Разлюбовь, или Злое золото неба

Ну, вот он и сказал то, что я хотел от него услышать. Многое встало на свои места, зато многое другое, наоборот, утратило для меня свою форму – форму, которую придал этому я. Оказалось: кое-что – совершенно не так, как я себе представлял. Конечно, если верить Дантисту. А почему, собственно, я должен ему верить? Ты ведь прошлась и по нему катком своей скоротечной любви. Да и любви ли? Скорее уж разлюбови.

Он взглянул на часы.

– Так что не слишком обольщайтесь, Андрей. И при всем при том не надо особо принимать во внимание все, что я тут наговорил. Я не до конца объективен, сами понимаете. И позволю себе один совет напоследок.

Я уже знал, что он скажет. Но ошибся.

– Живите проще, – сказал он, вставая. – Если, конечно, сможете. Всегда, как говорится, к вашим услугам. Удачи!

Я проспал часов до пяти, а в пять ты разбудила меня поворотом ключа. «Привет-привет; я принесла сосиски и макароны, тут найдется дуршлаг?» Я смотрел на тебя уже другими глазами, и ты, по-моему, что-то такое почувствовала, насторожилась, и когда поели, сразу ушла в комнату смотреть сериал, а около восьми раздался телефонный звонок. За окнами уже всерьез клубился туман. Я взял трубку, и тут же пошел быстрый французский говорок, который мне ровным счетом ничего не сказал. Два известных мне французских слова «мерси» и «бонжур» в тексте не прозвучали.

Я позвал тебя и ушел в ванную, но прежде, чем открыть воду (побриться, что ли?), услышал – а каково мне это было слышать –«Ксавье? Се Ксавье? Здравствуй, милый! Бон суар! Са ва бьен», и ты полностью перешла на французский.

И пока я брился – ну и брился же я! – и ублажал лицо лосьоном «Олимпийский», для придания себе олимпийского спокойствия, не иначе, пока обманывал самого себя, будто целиком и полностью читаю «Литературную газету», сидя на краю ванны, ты бойко скакала с языка на язык и после разговора была заметно озадачена. Ты была озадачена в основном по-французски, а вот по-русски была озадачена всего ничего. Что-то у вас не совпало с Ксавье, вкрался в расклады изъян. Однако через час с небольшим, хорошенько одевшсь «а-ля одинокая мадмуазель в пути» и взяв у меня побольше денег, ты обещала завтра же утром позвонить из Питера. Там тебя ждет Ксавье. «Как я выгляжу? Ничего так девочка? По-бе-жа-ла!»

Был поздний весенний вечер. Подвижное гадство тумана медленно переполняло округу, и, судя по всему, туман, наконец, сдвинулся с места. Где-то высоко в небе, очертя голову, очертя фонарь кабины и вообще весь центроплан, пробивался по своим делам небольшой самолет. Наверное, у него было срочное дело, а может, это был самолет-разведчик со специальной аппаратурой. Пользуясь непогодой, он пробрался в наше небо и теперь снимает секретные объекты российского военно-промышленного комплекса. Остались у нас какие-нибудь секреты? Или последний настоящий секрет сбил «Су», пилотируемый майором Эн? Я курил на балконе, глядя в сторону звука, и чувствовал, что не смогу сегодня тут ночевать, один, без тебя, и что, пожалуй, пора ехать в Приволжск.

Глава 30

Наш детдом располагался в бывшей усадьбе Лотварёво. О, это было замечательное местечко на правом берегу речки Ежи! Два зеленых трехэтажных дома, соединенные галереей, где росли вдоль стен огромные пальмы в кадках и кактусы, похожие на толстые колючие блины; кругом – уходящий в бесконечность парк с прудом и лодками, за прудом, чуть в стороне, котельная, рядом – баня, по другую сторону, на берегу ручья, – наполовину разрушенная мельница, полным-полная летучих мышей, и за ней огороды, где мы выращивали картошку и лук, а километрах в трех ниже по течению – паром через реку.

Всякий раз, приезжая в Приволжск, я обязательно сюда приходил и, если дело было летом, брал лодку и плыл на другую сторону пруда, в заводь. Было у меня любимое с детства местечко, маленькая поляна, куда весь день доставало солнце, я валялся там на траве, читал, дремал, там мне обычно снилось что-нибудь хорошее, а все проблемы казались оттуда не больно-то и серьезными. Воспитатели знали про это место и разрешали мне сюда приезжать одному. И потом, в Москве, когда мне бывало особенно плохо, я вспоминал эту поляну – эх, хорошо бы оказаться там! – думал я. Это было самое надежное, самое верное мое место, это была поляна моих надежд.

Прямо с вокзала я поехал в детдом, но Зою Кучмезовну не застал. Она работала тут старшим воспитателем, а ее муж был замначальника паспортного стола, и через него можно было решить практически любую бюрократическую проблему. С утра Зоя была на работе, а после обеда поехала в поликлинику.

– Заболела, что ли? – спросил я Лукьянчика, дежурного по первому этажу. Когда я уходил из детдома, он был в младшей группе и смутно, но меня помнил.

– Там пацан наш лежит с желтухой, – объяснил Лукьянчик. – Хавку ему повезла. К вечеру будет. У нас тут карантин, поэтому в дом не пущу.

– Сумку-то можно оставить? – спросил я, ставя ее в уголок.

– Сумку можно.