Разлив Цивиля

Зоркий прыгуновский глаз все видит, все примечает в этом, может, только вчера опустевшем поселке. Двери домов крест-накрест заколочены, вокруг валяются старые газеты, стеклянные банки и бутылки, разное тряпье. Люди уехали на новое место и все, что им показалось ненужным в повой жизни, бросили здесь. Вон в огороде, перед одним домом стоит хорошая еще — разве что немного ножки помяты — железная печка. Трофим Матвеевич спрыгнул с копя, перелез через ограду, изучающе повертел ее в руках:

«Эка, есть же дураки… Как тот цыган, который к рождеству шубу продает в расчете на теплую погоду. Бросили, а того не подумали, что в нужное время и зазубренный топор может пригодиться… Если забрать это добро в колхоз, то хочешь ягнятник отапливай, хочешь цыплят обогревай…»

Только забрав печку и спрятав под крыльцом дома, Трофим Матвеевич вздохнул с облегчением и двинулся дальше.

Комендант — долговязый мужчина неопределенного возраста с серыми глазами и каким-то тоже серым худощавым лицом — оказался не очень-то приветливым.

— Шляетесь тут раньше времени, — пробурчал он вместо «здравствуй», — а у меня своих забот хватает. Мне надо выселять людей из общежитий, собирать в одно место общественное имущество… А дорога какая? Только для пьяного, поскольку ему все равно море по колено. Начальству что? Оно отдало приказ, и вся недолга. А ты — сполняй. Все занозы впиваются в твою спину. Автомашину найди, трактор или подводу найди, на вагон заявку дай. И такая горячка, как на пожар. А разве нельзя было дождаться лета?.. Все торопятся, все тебя берут за горло… А теперь вот уехали, сиди тут один, как сыч. Разве что вот таким, как ты, дома показывай…

— Ты не беспокойся: за мной не пропадет. Кто Прыгунову удружит, в накладе не останется. Ты мне, я — тебе. Говоришь, всяких забот много, так их ведь всегда, пока человек жив, у каждого вдосталь. Отдыхать будем уж на том свете… А вместо того чтобы ругаться, ты лучше на-ка, вот, прочитай эту бумагу.

Трофим Матвеевич подал коменданту записку директора леспромхоза, тот внимательно, дважды прочел ее, вынул из кармана блокнот и вложил в него.

— Если начальство велит — мне что? — заговорил он уже другим тоном. — Займусь с тобой, другие, кто еще не переселился, пусть подождут… Эй, Борис, — крикнул комендант во двор сыну, с увлечением копавшемуся в велосипеде. — Побудь дома, никуда не убегай, я вот тут товарищу поселок покажу.

Трофим Матвеевич осматривал дома снаружи и изнутри, осматривал с придирчивой тщательностью. Специально привезенным с собой шилом он нет-нет да и покалывал бревна: не гнилые ли?

Дома были в большинстве однотипными, двух или четырехквартирными. И Трофим Матвеевич осмотрел их все, кроме тех разве, из которых жильцы еще не успели выехать.

Особенно порадовали Трофима Матвеевича здания общежитий. Сявалкасинская молодежь давно уже всю плешь ему проела: строй да строй новый клуб. А стоит купить два общежития, и из них не только клуб — соборную церковь можно построить.

На дверях приглянувшихся ему зданий Трофим Матвеевич, тоже предусмотрительно прихваченным еще из дому мелом, крупно написал: «Колхоз «Сявал».

— Зачем зря мараешь? — заметил ему комендант. — Если директор обещал — вам и продадут.

— Так-то оно так, — согласился Трофим Матвеевич, — а только когда напишешь, то дом уже вроде бы купленный и на душе спокойнее.

Всего он выбрал двадцать один (счастливое число: очко!) дом и подробно пометил в записной книжке их размеры и состояние. Даже чем крыты и то записал.

И только после этого они пошли с комендантом в столовую обедать. Коньяка в столовой не нашлось, взяли бутылку водки. Но и после угощения хмурый комендант не очень-то подобрел. Трофим Матвеевич, подливая в его стакан, говорил:

— Это так — затравка. Подожди, мы с тобой еще не так угостимся… Дома пока еще не будем перевозить. Хорошо? И для присмотра из колхоза надо бы прислать караульщика. Но я не буду присылать. Надеюсь на тебя. Напишем с тобой договор и за охрану заплатим тебе… сто рублей…

Комендант криво усмехнулся.

— Мало? Ладно, сто пятьдесят.

— Согласимся, — словно бы скрепляя договор, комендант пожал Трофиму Матвеевичу руку. — Я про другое хочу сказать… Шесть лет вкладывал себя всего в этот поселок. Небось думаешь, что если в лесу, то и легко доставать материалы? Ошибаешься. Другой раз и на всякие хитрости приходилось идти. А узнай начальство — ведь и за мягкое место могли бы взять, да еще как. А теперь вот сам же с трудом нажитое разбазариваю. Думаешь, легко?..

Все же выпитая бутылка сделала свое дело: комендант мало-помалу расчувствовался.

— Прощайся, Герман Филимоныч, с поселком и находи новое место… Четырнадцать лет комендантом. Это — второе место… Лес не хлеб, не каждый год поспевает. А жнем круглый год. Да как жнем-то! Какая техника!

— Что верно, то верно, — подлаживаясь под минорный тон коменданта, сказал Трофим Матвеевич. — Нелегко видеть, как приходит в запустение то, что своими руками создавал.

— Еще как нелегко-то! Как кого провожаешь — хочется плакать…