Разлив Цивиля

— То и другое приобрел Кадышев. Но вы ведь сами оставили его за себя. Я думал, что все это делалось с вашего согласия.

— Не было бы вас еще неделю, он бы все хозяйство разорил, — подал свой угодливый голос Петр Хабус.

— Так, — Трофим Матвеевич сжал руки в кулаки и положил их на стол. — А коней отправили на мясокомбинат?

— Нет. Бригадиры получили наряд усиленно пасти, откормить, а потом только сдать.

— А где Кадышев?

— В райкоме. Их вызвали на семинар.

И Петр Хабус и бухгалтер видят, как меняется в лице председатель, как начинают у него дрожать пальцы рук, которые он было разжал, а теперь вот, заметив дрожь, опять сжимает в кулаки.

— Иди! — коротко бросает он бухгалтеру.

Бухгалтер уходит, а кладовщик сочувственно смотрит на председателя, и видно, что ему очень хочется, чтобы председатель заметил и оценил это сочувствие. И разве по этому, собачьи преданному, сочувствующему взгляду можно понять, что Хабус думает сейчас совсем о другом? Л он думает, что настал наконец час нанести удар этой проклятущей змее Марье, которая столько времени держала его в страхе. Настал час заодно нанести удар и честнюге, праведнику Павлу, который еще только-только научился подтирать сопли, а уже норовит сам всех поучать, всем читает мораль.

Хабус встает со своего стула, идет к двери, приоткрыв ее, глядит в коридор, — мол, кто не подслушивает ли? — снова возвращается на место и тихо доверительно говорит:

— Дорог ты мне, Трофим Матвеевич, вот как дорог, — и он трижды хлопает себя ладонью по левой стороне груди. — Ценнее и умнее тебя ни в родне, ни во всем селе у меня нет. Скажешь: иди в огонь — пойду за тебя, Трофим Матвеевич… Н вот что я тебе хочу сказать…

Хабус делает вид, что колеблется, раздумывает, говорить или не говорить, и, выждав томительную паузу, решается:

— Добрая молва на черепахе ползет, а худая на ургамахе¹ скачет. Может, и сам знаешь, если все Сявалкасы знают, что покуда ты, не зная ни сна, ни отдыха, ходишь и ездишь по белу свету, думая, как бы и что сделать для колхоза, твоя-то змея на твоей постели… — Хабус опять выдержал точно рассчитанную паузу и закончил: — Кадышева грела.

Точно рассчитал и точно нанес удар Петр Хабус. И не только по Марье и Павлу. Хоть вроде бы и рикошетом, но с неменьшей силой удар пришелся н по Трофиму Матвеевичу. Зоркие глаза кладовщика видят, как разом весь обмяк председатель и как лицо его побагровело.

— И народ поговаривает, Трофим Матвеевич, что на отчетно-выборном собрании тебя сметут веником и поставят Кадышева.

Петр Хабус думал, что этим он окончательно доконает председателя. Но тот вдруг подобрался, вскочил на ноги и схватил кладовщика за грудь:

— Это правда?

— А зачем мне врать, — выдерживая взгляд председательских буравчиков, ответил Хабус. Но ответил нетвердо, голос у него дрогнул с перепугу. Все же он, пожалуй, перегнул немного.

Трофим Матвеевич опять сел в свое кресло, опять ссутулился и обхватил голову руками.

Хабус понял, что он, сделав свое дело, теперь может и уйти от греха подальше. И, поднявшись со стула, кладовщик тихонько направился к двери.

— Сволочь! — услышал он за своей спиной свистящий шепот председателя. Но ругательное слово это, он, конечно, не принял на свой счет — с какой стати? — это Трофим Матвеевич, должно быть, честил Марью или Кадышева.

Потом сявалкасинцы видели, как председатель шел по улице, шел, никого не замечая и пошатываясь, как пьяный. А соседи слышали, как вечером дома он скандалил, грозился избить жену, и та убежала ночевать к куме Нине.

5

— Кто прямо говорит, тот и родному брату не угодит, а повинную голову меч не сечет, — так говаривал мой отец. Я буду говорить прямо, по-другому не умею и не хочу…

Трофим Матвеевич обвел взглядом членов правления, собравшихся в его кабинете, немного помолчал.

Сам он стоит перед столом, по обыкновению поставив одну ногу на нижнюю поперечину своего кресла. Чтобы незаметно было, как дрожат руки, Трофим Матвеевич сжимает их в кулаки и опирается на край стола.

За продолговатым столом сидят Петр Хабус, его брат Федор Васильевич, Санька, кузнец Петр, остальные члены правления. На том конце, с угла, примостился Кадышев.

Санька не сидит спокойно, ерзает, порывается встать. Это понятно: через какой-нибудь час в клубе должна начаться свадьба. И не чья-нибудь, а его собственная. Он крутит в руках какой-то клочок бумаги, кладет его на стол, берет назад и наконец сминает в горсти.

— Ты что делаешь с моим распоряжением? — шипит Петр Хабус, вырывая у него измятую записку.

Опоздавший Володя загремел было, переступая порог.

— Кто вам разрешил начинать заседание без меня?

Но, взглянув на председателя колхоза, понял, что шутка оказалась неуместной, и тихонько сел рядом с Кадышевым.