Разлом

Она кивает, и мы привычно останавливаемся посреди платформы. Между синей и красной линиями. Нам в одну сторону, но на разные ветки: ей в исторический центр, пара станций, минут десять от силы, мне – на окраину, ехать и ехать. Вот и ждем разных поездов. Люди обходят нас кругом, словно мы островок посреди бушующей реки. Обычно я почти не обращаю на это внимания, но сейчас толпа отчего-то раздражает, давит своим шумом и суматошностью. У меня начинает немного кружиться голова, но я стараюсь не обращать внимания. Все же надо чаще есть.

– Ты какой-то потерянный, – вдруг говорит она.

– Сейчас? – рассеянно переспрашиваю я.

– Всегда, – отвечает она, а у меня по спине вдруг пробегает странный холодок. – Сколько я тебя знаю, мне то и дело кажется, что ты выглядишь как человек, который потерял дорогу домой и все никак не может ее отыскать.

Что-то явно идет не так. Я силюсь понять, что именно. Безликие прохожие. Рекламный баннер, с которого улыбается морда Чеширского Кота. Названия станций. Подсвеченный с краев белый купол потолка. Светлые мраморные стены. Скользящие по ним нечеткие отражения. Все вроде бы как всегда. Взгляд останавливается на лице подруги – знакомые черты вдруг неуловимо меняются, словно кто-то хотел скопировать ее, но вышло неидеально. Я слишком хорошо помню лицо и вижу неточности. Она отворачивается и смотрит во мрак туннеля. Ее глаза кажутся холодными, родными и совершенно незнакомыми одновременно.

– Может, ты ее даже не ищешь, эту самую дорогу? Может, стоило бы попробовать? – говорит она, но ее слова теряются в гомоне. Она смотрит на меня светлыми глазами. Кажется, раньше глаза были темными? Или нет? Я едва различаю ее голос, когда она продолжает: – Три – счастливое число, так ведь? Кто знает, вдруг на этот раз…

А потом все проходит так же резко, как и началось, будто сменились кадры. Она снова становится совсем собой, растерянно озирается по сторонам. Но вот мое головокружение никуда не исчезает.

– И что это должно значить? – Усмешка выходит даже почти естественной, хотя перед глазами начинает немного плыть. Размытые отражения в мраморе делаются темнее и резче. Мелькают чаще. Их будто становится больше, чем проходящих мимо людей.

– Да без понятия, – фыркает она, кажется, не совсем осознавая, о чем я вообще спрашиваю.

А я смотрю на нее и думаю…

– Подожди, а сколько я тебя уже знаю? – Она вглядывается в мое лицо очень-очень внимательно.

– Давно, наверное, – говорю я неуверенно, ведь секунду назад задался точно таким же вопросом.

Вдали доносится железный гулкий лязг колес, скрежет тормозов. Тело неосознанно вздрагивает от звука. Нервы у кого-то совсем ни к черту, глицин, что ли, попить?

– Да, точно давно. Безумно давно. Я уверена в этом, только вот… – бормочет она себе под нос. – Будет очень глупо спрашивать— у меня, видимо, что-то с головой, – но, как тебя…

Грохот и лязг тормозящего поезда вместе с резким порывом ветра уносят ее слова. Она судорожно поправляет волосы. Смотрит на меня странно, будто даже беспомощно. У нее все-таки темные глаза.

Поезд приносит с собой запах креозота, влажной сырости и почему-то пепла. Как если бы при торможении могли загореться шпалы.

– Ничего, забудь, не важно, – тараторит она, – до завтра, ладно?

Бросив это, она разворачивается и бежит к вагону, почти мгновенно исчезая в толпе. Я же иду словно на автопилоте, ныряю в проем между двумя тенями на светлом мраморе. Эти тени отражаются друг от друга и не меняются, когда я прохожу между. Думать об этом не хочется.

Туннель начинает светлеть, наполняться лязгом и грохотом. Струи теплого тяжелого воздуха ударяют в лицо и ерошат волосы. Он пахнет пеплом, копотью и огнем. Толпа оживляется. Я подхожу ближе к краю, почти пересекая желтую линию, а в голове все крутится одна навязчивая мысль: «Как ее зовут?»

Я стою и пытаюсь вспомнить, жду поезда, на котором мне нужно уехать, но я не знаю куда. Надо бы и это вспомнить, пока он не прибыл.

«Какого черта я не помню, как ее зовут?!»

Забавно, но ведь она, кажется, тоже хотела спросить мое имя.

Лязг и грохот все ближе, свет все ярче. Алая полоса вспыхивает золотом у самой кромки тьмы. Поезд несется по туннелю механическим фениксом. Голова кружится все сильнее.

«А правда, – думаю я со странным обреченным спокойствием, – как меня зовут?»

Стальная птица с протяжным скрежетом раскрывает свой клюв и издает громкий свистящий крик. Я резко поворачиваюсь на звук, и в то же мгновение меня ослепляет вспышкой бесконечно яркого света.

Я зажмуриваюсь, но он пробирается мне под веки, под кожу, глубже и глубже, до самых костей. Свет болезненно жаркий и яростный, мертвый, ненастоящий свет, он выжжет меня, не оставив даже черной тени на белом мраморе или на серой потрескавшейся земле, ведь единственная его цель – стереть меня без остатка.

Глава 1 Имя мое – свет

И снова свет.