Разломанное время. Культура и общество в двадцатом веке

Несмотря на всю ограниченность центральноевропейской культуры, по сути привязанной к одному языку, уже в XIX веке ее начал подтачивать и дробить подъем национализма. Литературы на национальных языках были малоизвестны за пределами своих стран, несмотря на усилия выдающихся переводчиков. Много ли читателей в Центральной Европе знали о Яне Неруде или Ярославе Врхлицком за пределами чешских земель, о Михае Верешмарти и Море Йокаи – за пределами Венгрии? В самом деле, расхождения внутри Центральной Европы очевидны даже в таких относительно наднациональных областях, как музыка и политика. Венгерские социалисты не были австромарксистами хотя бы потому, что для них было неприемлемо лидерство Вены. Барток и Яначек не были кузенами Брукнеру и Малеру. Неприязнь альпийских провинций Австрии к венцам и евреям, общекультурное и музыкальное напряжение между католической Австрией и культурой заката Габсбургской эпохи, которой теперь так восхищаются, ощущалось очень остро. Они были чужими друг другу. Парадоксальным образом некая общая среднеевропейская составляющая лучше всего сохранилась в легком развлекательном жанре среднего класса – танцах славянского и венгерского происхождения, общих для всего региона, музыкальном субстрате цыганских скрипачей, венгеро-балканских опереттах Штрауса, Легара и Кальмана. Это все, безусловно, хорошо заметно в мультикультурном словаре венского диалекта (где смешаны венгерский, чешский, итальянский, идиш) или, к примеру, в общей центральноевропейской кухне, где смешаны блюда и напитки венцев, немецких австрийцев, чехов, поляков, венгров и южных славян.

Со времени Второй мировой войны, а тем более со времени падения европейских социалистических режимов, старая культура Центральной Европы претерпела три серьезных удара: массовые этнические чистки и убийства; триумф коммерческой массовой культуры и английского языка как безальтернативного средства глобальной коммуникации. Безоговорочная победа североамериканской версии массовой поп-культуры не ограничивается одной только Центральной Европой, и об этом уже сказано достаточно. А два других фактора критичны именно для нее. Массовая миграция или уничтожение национальных и культурных меньшинств, а именно евреев и немцев, превратило такие по сути многонациональные страны, как Польша, Чехословакия, Югославия и Румыния, в мононациональные и сильно опростило культурное многообразие их городов. Старожилы Братиславы (она же Пресбург и Пожонь), помнящие ее как перекресток народов и культур, все еще отделяют себя, пресбуржцев, от братиславцев, выходцев из деревенской словацкой глуши, которые теперь определяют лицо столицы. В той же степени это относится и к таким городам, как Черновцы (Черновиц) и Львов (Лемберг), что могут подтвердить все, кто там бывал. Центральная Европа утратила одну из своих главных характеристик.

Не меньшее, если не большее значение имеет конец немецкой языковой гегемонии. Немецкий язык перестал быть лингва франка образованного населения от Балтики до Албании. Дело не только в том, что молодой чех, встретив молодого венгра или словенца, скорее всего, заговорит с ним по-английски, а еще и в том, что ни один из них не ожидает от другого знания немецкого. Теперь ни у кого, кроме урожденных немцев, в культурном багаже нет Гете, Лессинга, Гельдерлина и Гейне, не говоря уже о восприятии их роли как проводников в современность.

После Веймара немецкая культура больше не задает тон в средней Европе. Это всего лишь еще одна национальная культура среди прочих. Старая культура Центральной Европы, может быть, и не забыта. О ней пишут, ее переводят больше, чем когда-либо прежде. Но подобно репертуару классических симфонических и камерных оркестров, который строится в основном на композиторах, живших и работавших на небольшом пятачке с центром в Вене, она мертва.

И политически, и культурно «средняя Европа» принадлежит прошлому, которое вряд ли возвратится. Лишь один ее признак существует до сих пор. Это граница, которая отделяет богатые и успешные экономики Западной Европы от восточных регионов континента, – некогда она пролегала посреди Габсбургской империи, и она никуда не делась. Только теперь она проходит посреди разросшегося Европейского союза.

Глава 9 Культура и гендер в европейском буржуазном обществе 1870–1914 годов

Регулярные обзоры о людях, играющих важную роль в общественной жизни или просто заметных в публичном поле, начали выходить в Британии в середине XIX века. Самый известный, прямой предок современного Who’s Who («Кто есть кто»), который в свою очередь породил большинство подобных биографических справочников, – сборник Men of the Time («Люди своего времени»). Я начну разговор о проблеме общественных и частных отношений между полами в буржуазной культуре между 1870 и 1914 годами с небольшого, но значительного редакционного изменения[44].