Разлучница. В плену прошлого

Она целует меня в щеку, выходит в прихожую и через минуту покидает квартиру, а я сижу над тарелкой и плачу, пока не заходит брат, наконец-то помывшись.

— Опять? — спрашивает недовольно. — Когда уже матери нервы трепать перестанешь? — берет мою ложку, пробует кашу. — Вкусно. Ешь давай, скоро ветром сносить будет.

Я часто киваю и в самом деле пытаюсь, но она на вид и вкус… как смерть. Отвратительная бледная и холодная. А теперь еще и соленая.

Андрей уходит одеваться, а входная дверь снова хлопает.

— Собрались? — шумит Костя и я сползаю со стула, чтобы броситься к нему. К единственному, кто в состоянии выносить мои капризы, объяснить причину которых я не в состоянии. — Эй, ты чего? — вздыхает и присаживается на корточки, принимая меня в объятия.

— Не жрет опять, — с раздражением кричит Андрей из комнаты. — Запарила!

— Вик, ну не дело, — укоряет Костя тихо. — Смотри сюда, — обхватывает большим и указательным пальцами мое тоненькое запястье. — Как спичка. Неужели совсем есть не хочется? Так не бывает.

— Хочется, — сообщаю доверительно.

— Андрюх, она голодная, — передает брату.

— Мать сварила три разных каши. Три! Чтоб я так жрал! Пошли, у нее математика первая.

— Два плюс два? — хитро улыбается Костя.

— Четыре, — фыркаю важно.

— Она все знает, — надменно констатирует Константин. Поднимается, разувается, берет меня за руку и ведет на кухню. — Что тут у нас… — приподнимает ложку из каши и морщится. — Выглядит так себе. Может, бутерброд? — распахивает холодильник, чешет затылок. — С маслом… У меня есть сыр. Правда, он немного засох… Хочешь сыр?

— По шее она хочет, — ворчит брат.

— Помолчи, а? Вик?

— А можно макароны? — спрашиваю робко.

— Макароны? — удивляются хором.

— С сахаром, — добавляю, опустив глаза. — Как папа любит.

— Понял, — вздыхает Костя и лезет в шкафчик за кастрюлей.

— Любил, — хмуро поправляет брат.

— Любит, — стою на своем.

На завтрак — макароны с сахаром. На обед — с сыром, в качестве компромисса. На ужин — мамины горькие слезы, крепкие объятия и извинения, что не догадалась спросить сама.

Воспоминания проносятся за секунду.

— Итальянский, — отвечаю без раздумий.

— Это было легко, — улыбается Костя.

— Почему ресторан?

— Детство голодным было. И ничего другого в голову не пришло.

— И все это за каких-то шесть лет…

— Оказалось, легко ходить по головам, когда нечего терять.

На моих губах появляется лживая улыбка, которую я годами репетировала перед зеркалом.

— Пожалуй. Все равно не понимаю, как тебе удалось расплатиться и поднять бизнес за такой короткий срок. И почему вообще ты оказался крайним. Допустим, он какие-то бумаги подписал, принимая ответственность за перевозку, расписка там или что… Если уж на то пошло, спросить должны были с меня, как с единственной родственницы, — рассуждаю отстраненно и замолкаю. Сглатываю, по ощущениям, комок колючей проволоки. Смотрю на Смолина. — С меня и спросили?

— Какая теперь разница, Вик? — морщится. — Я все вернул. Не забивай свою светлую.