Разлука [=Зеркало для героя]

— Документы. Вытряхнуть все из карманов. — Снял фуражку, кинул ее на стол. Затылок и виски щетинились. — Считаю вас подозрительными личностями, а если будете сопротивляться, продырявлю вам башки. Если вы простые люди, вас отпустят. Если американские шпионы, вам крупно повезло: я в разведроте служил, на первом Белорусском.

— Шизоид, — сказал сосед. — Ты хоть не хватайся за свою ДУРУ, там же боевые патроны.

Они выложили на застеленную газетой столешницу рядом с черным телефоном деньги, ключи, сигареты. На газете была проставлена дата: 8 мая 1949 года. Газета была свеженькая, новенькая. Милиционер ухватился за деньги, повернул бумажку к свету, настороженно скользнул взглядом по задержанным, оценивая их движения, весело прищурился…

— Денежки-то не наши. И курево заграничное. За дураков нас считали, не могли замаскироваться получше? К стене! Руки за голову! — Снял трубку телефона. — Рябенко. Два двенадцать. Жду.

— Ну все, поигрались? — Сосед устал держать руки над головой.

— Стоять! — крикнул милиционер.

За дверью зашумели. Послышался подъезжающий грузовик. Милиционер подошел к окну:

— Деньги привезли… — Раздались два выстрела, потом еще три.

— О, вот и бандиты! — обрадовался сосед. — Все-таки кино. Милиционер растерянно поглядел на них, кинулся вон из комнаты.

На улице стали стрелять. Сергей шмыгнул к полуотворенной двери. Никакой киногруппы во дворе не было. Толпа окружала что-то лежащее на земле. Сквозь брань и проклятия доносилось: «Шофера! И охранника! Скоты! Скоты…» и «Рябенко!»

Мимо Пшеничного пронесли убитых: охранника, шофера и милиционера, который задержал их.

Пленные

Они прошли-пробежали мимо пенистого потока шахтных вод и вышли к трамвайной линии. И не узнали город.

Поля, огороды, какие-то хуторки. По откосу террикона ползет вверх вагонетка, груженная углем. Вертится колесо на главном подъеме.

Из проулка выехали грузовики с людьми в серо-зеленых мундирах. Возле кабины за дощатой перегородкой стояли автоматчики: везли пленных немцев. Немцы были веселы, переговаривались. Один из них запел, не сдержавшись, оборвал. Засмеялся…

— Гитлер капут!..

Слепой с баяном, шедший по тротуару, дернулся на звук немецкой речи, остановился, резко развернувшись вслед грузовикам.

— Идем! — толкнула его в спину шедшая с ним девушка. — Иди!

Вместо многоэтажек и планетария тянулись поля с кукурузой.

— Ну? — спросил Пшеничный.

— Гну, — сказал сосед.

Проволока

Они стояли у проволоки, о которую споткнулся Сергей, и пытались «вернуться обратно». Было уже темно, тихо.

— Я шел слева, и ты споткнулся! И упал! И он подъехал!

— Он раньше! — кричал Пшеничный.

— Не ори! — Сосед обернулся, не видит ли их кто. — Пошли. Они повторили свой проход мимо проволоки, Сергей «споткнулся», попытался упасть, упал. Оглянулись на город — ничего не менялось.

— Может, надо повторить в другой раз, но в такое же время? — подумал Сергей вслух.

— Сейчас, — сосед тоже думал напряженно, — задом пошли. Как в обратной съемке, как в кино. Ляг сначала, как будто упал!..

Сергей лег, поднялся, пошел задом, переступил проволоку — ничего не изменилось…

Ничего себе!

Они устроились в сарае на окраине поселка.

Сергей стоял возле пролома и смотрел на горящие внизу огни.

— На газете был сорок девятый год. Бред. — Пожал плечами. — Что у нас было в сорок девятом? Атомную бомбу изобрели. Наши. А когда? До или после мая? Ладно, бомба есть. Донбасс — когда начали восстанавливать?

— В сорок третьем. Отец рассказывал: они с матерью изоляторы в развалинах собирали.

— Значит, Донбасс у нас на ходу. Образование ГДР, по-моему… И я родился! Я же в сорок девятом и родился!

Помолчали.

Сергей всмотрелся в родной неузнаваемый город и опять раздраженно пожал плечами:

— Но это же быть такого не может!

— Может! — неожиданно решил сосед. — Мне, когда срок дали, тоже не верилось. Оказалось, действительно. Очень похожее ощущение. — Подал руку. — Немчинов. Андрей Иванович.

— Давид Тухманов, — сказал Сергей, усмехнулся. — Пшеничный. Сергей.

Пожали руки друг другу.

— Тебя искать не будут? — спросил Пшеничный.

— Нет.

— А мне жена должна звонить.

Мама

Сергей подошел к дому, где несколько часов назад слушал роман, написанный отцом. Окна горели, слышались звуки радио. Он открыл калитку, вытащил ключи, и во дворе неожиданно залаяла собака, он вздрогнул от неожиданности.

— Кирилл? — На пороге дома появилась женщина.

— Нет. Здравствуйте.

— Идите. — Женщина придержала собаку, ждала Сергей подошел ближе. Это была его мать, совсем молоденькая, беременная, с доверчивым открытым лицом. Смотрела счастливо. Сергей спрятал ключи в карман, собака неожиданно завизжала на его движение, поджала хвост, легла.

— Она стреляная, — объяснила женщина, — фашисты уезжали, стреляли. Теперь руку в карман засунешь, боится, думает, за оружием. А вы кто? У вас такое лицо знакомое. И голос. Вы на испытательной станции в Сталинске-Кузнецком не работали?

— Нет, — выдавил Сергей, — я из Москвы.