Размышления о чудовищах

— Нас никогда не признают официально как государство, об этом я вас заранее предупреждаю, но нам это безразлично, потому что это будет пиратский остров, и мы займемся торговлей сокровищами гнилой фантазии, которые люди ревниво прячут в подвалах своей отвратительной головы.

А Хуп улыбался. А Бласко смотрел на меня вопросительно. А Молекула спрашивал его о детских извращениях. А я повторял про себя:

— Пьяный сукин сын, шарлатан.

(А шарлатан говорил, говорил, говорил.) (Говорил еще и еще.)

У женщин, с самого начала ошеломляющих, так сказать, обычно есть одна проблема: они ослепляют тебя, как только ты их увидишь, но потом начинаешь находить в них изъяны. (Изъяны, связанные с формой ушей или носа, с дыханием, со смехом или с их представлениями о возвышенном.) (Когда как.) (Потому что мы мстительны.) С женщинами, скажем так, некрасивыми, и даже с нормальными, существует проблема противоположного толка: они кажутся тебе ужасными или бесцветными, как только ты их видишь, тела для монастыря или для бороздчатого вибратора, но постепенно начинаешь находить в них тайные прелести. (Прелести, связанные скорее не с ушами, носом и т. д., а с абстрактными факторами: чистота сердца, невроз в мягкой форме…) Само собой, все предпочитают проводить время с ошеломляющими женщинами, как бы много изъянов у них ни было, а не с некрасивыми или просто нормальными, как бы много скрытых прелестей ни таила в себе некрасивая или нормальная, но дело в том, что почти все мужчины в конце концов влюбляются в женщин некрасивых или нормальных, и с ними происходит в точности то же самое, потому что, полагаю (не знаю точно), здесь командует, как и во многих других вещах, Природа, с ее примитивными законами: воспроизводить потомство, обеспечивать выживание рода, удовлетворять периодическую необходимость в сексуальных судорогах, и так далее. В большинстве случаев сексуальное наслаждение требует включения ослепляющей чувственной иллюзии, обмана зрения, чтобы зрение не было нам верным; в общем, смиренной и терпеливой обработки очковтирательства: находить красоту там, где ее нет или где ее очень мало, ради пользы, которую нам это принесет. У меня создается впечатление, что все состоит в отчаянном пакте между инстинктом и эстетическими идеалами, пакте, из которого всегда извлекает выгоду инстинкт, более жестокий и свирепый, чем любой эстетический идеал, никогда не перестающий быть тем, чем он, как ни грустно, и остается: идеалом, эфемерным идеалом. (С другой стороны, если б этот пакт был благоприятен для эстетических идеалов, 90 % населения умерли бы девственниками.)

Итак. Я позволил себе этот экскурс, чтобы избежать подробного описания скрытых прелестей женщины, которую я продолжаю называть Марией, и чтобы, по ходу дела, избежать объяснения причин, приведших меня к тому, чтоб упрочить свои отношения с ней, продолжившиеся до того самого мгновения, когда я пишу эти слова.

— Знаешь, какая главная проблема у этой твоей убийцы собак, старик? — спросил меня однажды вечером Хуп, и я ответил ему, что нет, потому что мне немедленно представилось множество ответов.

— То, что, когда она хочет сказать что-то умное, она старается сделать умное выражение лица, но, в конце концов, получается выражение дуры.

(Признаюсь, я боялся чего-то худшего.)

По утрам в субботу, если в пятницу лег не очень поздно, я еду на псарню и провожу там какое-то время с Марией, иногда даже издали не видя ее постель, потому что она не особенно любит эти битвы из страха, что ей снова причинят боль, еще более глубокую. (Ее дурной опыт, бьющийся в кавернах ее ощущений…) (Она однажды рассказывала мне об этом дурном опыте, и он действительно был дурным, но не исключительным: всего лишь разрушенная мечта.) (А потом растоптанная.) (А потом, наконец, демон помочился на эту мечту, можно сказать.) (Но в общем, ничего сверхъестественного.) Мы говорим о собаках и о жизни вообще, обедаем в какой-нибудь окрестной забегаловке, ложимся в постель или нет, в зависимости от того, как подсказывает ее подсознание, а когда начинает темнеть, я возвращаюсь один в город, чтобы покутить с моими друзьями, хотя иногда мне хочется остаться с ней на ночь, но, как только выглядывает луна, я слышу зов тамтамов, вой ночных сирен в ледяном море джина, скрип петель на гробах вампирш, и ухожу, и возвращаюсь в следующую субботу, и мы снова говорим о собаках и о многом другом, и так далее, и таким образом мы постепенно привыкаем друг к другу, потому что любовь (или нечто подобное), в конце концов, и состоит в процессе присматривания и движения к согласию.

— Присматривания и движения к согласию?