— Ну, хорошо, Эва. А как называются демоны, принимающие облик женщины, чтобы переспать с невинными мужчинами? — спросил я ее, и она, к моему удивлению, сказала мне, что эти адские трансвеститы носят имя суккубов.
— Суккубов?
(Так что, с точки зрения этих демонических превращений наши отношения были всего лишь простой сексуальной аферой — между инкубом и суккубом.)
— Мне хорошо. Я чувствую себя очень хорошо, неестественно хорошо, но ты меня изнасиловал, потому что в эту минуту я — это не я, понимаешь? Ты трахнул мое тело, но не мою душу.
(Ну да, так и есть, я и не говорю, что нет: я всегда был сторонником того, чтоб, если трахаешься, трахать тела, и по возможности в белье, если позволите быть откровенным. Потому что я согласен с различием, которое делает Павсаний — один из тех болтунов-бисексуалов, что появляются в диалогах Платона, — между разными Афродитами, и объявляю себя последователем Афродиты Пандемос, самой вульгарной и подлой из Афродит, которая велит нам немедленно трахать что угодно.) (Даже в том случае, если на этом чем угодно нет белья. Афродита Пандемос, самая песья…) В общем, трахать тело, трахать душу, трахаться с суккубом, трахаться с инкубом… (Запутанное дело.)
— Я хотела, чтоб с тобой было по-другому, чтоб это было что-то особенное, — сообщила мне Эва шепотом, потому что остаточный эффект экстази поддерживал ее в очень хорошем расположении духа, к счастью для меня и, быть может, также для нее.
Итак,
В жизни бывают редкие ситуации, когда у тебя не возникает желания вступать в спор даже с твоими собственными чувствами, так что я встал и начал одеваться.
— Ты куда? — спросила Эва, и я ответил ей, что только что получил телепатическое послание от Валаама, и он приказывает мне немедленно прийти в монастырь, чтобы изнасиловать пятнадцать монашек. Как ни странно, Эва улыбнулась:
— Иди сюда, возвращайся ко мне… Но не трогай меня, пожалуйста. Мне больно. Я просто хочу спать с кем-нибудь вместе, хорошо? Обещаешь?
И не знаю почему, я снова снял носки и брюки и лег в постель, рискуя тем, что меня цапнет Калиостро, рискуя действительно изнасиловать свою амфитриону, телеправнучку Мерлина, рискуя попасть в плен к ее магнетическому или теургическому влагалищу, кто знает. В общем, можно сказать, рискуя всем, чем только можно, потому что отношения, начинающиеся странно, обычно заканчиваются еще более странно — так же как происходит — я так думаю, — если есть мясо летучей мыши: чем больше мяса летучей мыши ешь, тем, полагаю, более странным кажется вкус, потому что сомневаюсь, чтоб кому-либо удалось привыкнуть к вкусу мяса летучей мыши. А у Эвы, хоть и нехорошо признаваться в этом публично и как бы это ни огорчило ее многочисленных зрительниц, было в голове что-то вроде летучей мыши, как видно будет из дальнейшего, если еще не стало видно.