Размышления при прочтении «Сцен из Фауста» А.С.Пушкина

Вот теперь, принимая во внимание вышеизложенное, можно понять, кого имел в виду Пушкин, когда называл беженцев из Греции «пакостным народом, состоящим из разбойников и лавочников… толпою трусливой сволочи, у которой нет никакого представления о чести, никакого энтузиазма». Конечно, во времена Пушкина не было работ, подобных работам Л.Н.Гумилёва, объясняющих природу становления и развития различных этносов [16]. Однако, гений поэта обладал не просто историческим видением, а настоящим историческим предвидением. Судите сами 6 декабря 1825 года в письме Плетнёву из Михайловского он пишет:

«Душа! Я пророк, ей Богу пророк. Я Андрея Шенье велю напечатать церковными буквами во имя Отца и Сына — выписывайте меня красавцы мои, а не то не я прочту вам трагедию свою».

Не прошло и месяца, как настоящую трагедию жертвам заговора уже читал действительно не Пушкин.

5. Ахилл в вертепе Кентавра

Более понятными стали и два вопроса, изложенные потом в письме Н.И.Гнедичу 23 февраля 1825 года. Но особенно понятным — до прозрачности становится «Послание Гнедичу», которое относится к 1832 году.

С Гомером долго ты беседовал один,

Тебя мы долго ожидали…

За семь лет да этого послания:

«Брат говорил мне о скором совершении вашего Гомера. Это будет первый классический, европейский (заметьте, не русский, а европейский: прим. авт) подвиг в нашем отечестве (и, вдруг, странная добавка: авт.) — чорт возьми это отечество».

На первый взгляд, в послании Гнедичу много иронии. Но это только на поверхностный взгляд тех, кто не желает вникнуть в суть борьбы различных кланов и группировок вокруг всегда политически острого творчества Пушкина.

И светел ты сошёл с таинственных вершин

И вынес нам свои скрижали.

И что ж? Ты нас обрёл в пустыне под шатром,

В безумстве суетного пира,

Поющих буйну песнь и скачущих кругом

От нас созданного кумира.

Смутились мы, твоих чуждаяся лучей

В порыве гнева и печали

Ты проклял ли, пророк, бессмысленных детей,

Разбил ли ты свои скрижали?

Вот как эта легенда о взаимоотношениях народа Израиля и его бога передана в Библии (Второзаконие, глава 9) в изложении от имени [17] пророка Моисея:

Второзаконие 9, 15-17.

«15 Я обратился и пошел с горы, гора же горела огнём; две скрижали завета были в обеих руках моих;

16 и видел я, что вы согрешили против Господа, Бога вашего, сделали себе литого тельца, скоро уклонились от пути, которого [держаться] заповедал вам Господь;

17 и взял я обе скрижали, и бросил их из обеих рук своих, и разбил их пред глазами вашими».

В послании Гнедичу хорошо просматривается некоторая ирония в отношении мифологизированного сознания иудеев. И даже если он и соглашается в своём письме с Гнедичем в «отношении сходства песенной поэзии обоих народов», то причины к созданию мифов еврейского и греческого народов он видит «совершенно различными».

Попробуем разобраться в подлинных причинах создания «песенного эпоса древних иудеев» — и прежде всего претендующего на этот статус — Ветхого Завета. Зачастую причины религиозных воззрений народов лежат в сфере социально-экономического характера.

Отвечая Гнедичу на вопрос: «Разбил ли ты свои скрижали?» — Пушкин по сути говорит об истинных причинах создания Библии, ибо, именно в ней многие исторические события искажены, дабы утаить истинную цель её создателей. У Пушкина есть своё понимание истинных целей тех, кто опекал Моисея:

О, ты не проклял нас. Ты любишь с высоты

Скрываться в тень долины малой

Ты любишь гром небес, а также внемлешь ты

Жужжанью пчёл над розой алой,

О том, как любят уходить в «тень долины малой», т.е. прятаться за спины других деятели, имена которых, в отличие от имени Моисея, не сохранились, разпространяться не стоит. А вот что означает выражение «но также внемлешь ты жужжанью пчёл» в контексте послания пояснить следует.

В год написания «Послания» Пушкин специальным письмом сетует А.Х.Бенкендорфу:

«… литературная торговля находится в руках издателей “Северной пчелы”; критика, как и политика, сделались их монополией. От сего терпят бедственный ущерб все литераторы, не находящиеся в приятельских отношениях c издателями “Северной пчелы”.»

Кто же эти издатели? Они хорошо известны: Булгарин, Греч, Сенковский — именно они были инициаторами литературной травли Пушкина. Поэтому поэт с иронией далее продолжает:

Таков прямой поэт. Он сетует душой

На пышных играх Мельпомены

И улыбается забаве площадной,

И вольности лубочной сцены.

Очень актуален в этой части Пушкин и останется актуальным до тех пор, пока дух торгашества не будет изгнан из цеха литераторов и других творческих работников. Ведь и в наше время всегда есть те, кто готов писать о чём угодно, лишь бы хорошо платили. О таких Пушкин замечает:

То Рим его зовёт, то гордый Илион,

То скалы старца Оссиана,

И с дивной лёгкостью меж тем летает он

Вослед Бовы или Еруслана.