Размышления русского боксера в токийской академии Тамагава, 4 (СИ)

— Зачем так? Позвонил бы, кому надо, в городской иерархии, — вяло ответил инспектор. — Описал бы обстоятельства. Есть ведь в префектуре Семьи и посерьёзнее Ходзё…

Садатоши не стал договаривать: иногда именно его службе достаточно просто пригрозить всей якудзе грядущими неприятностями.

Нарушителей равновесия не любит никто.

Сама угроза объявления войны девяткой сработала бы в среде столичных кланов, как предохранительный клапан: головы виновных из Ходзё, вместе с интересными материалами (чтоб задобрить полицию) другие гуми приволокли бы в ведомственное здание не хуже собственных сапогов.

— Расскажешь потом. — Хиротоши абсолютно разумно не стал выяснять непонятные ему детали у коллеги при младшем Асаде.

— Давай вначале тут всё порешаем, — по-прежнему уныло напомнил коллега в ответ.

Продолжая подпирать затылком грязную стену.

* * *

— В принципе, есть один вариант, — не по рангу бодрым голосом напоминаю о себе.

Поскольку бравые полицейские, уйдя по уши в собственные проблемы, обо мне каждые тридцать секунд забывают.

Садатоши, дай бог здоровья его престарелым родителям, не сделал и половины того, что мне обещал.

А я, по неопытности, искренне рассчитывал на дотошность японской нации. И её же полиции.

С-сука, ещё и Цубаса арестована. Причём с таким обвинением, что…

— Отключаете меня от этой нейро-растяжки, — продолжаю, как ни в чём ни бывало, обводя глазами по орбите (поскольку, кроме глазных яблок и языка, в организме больше ничего не шевелится). — Я, так понимаю, если и не врежу дуба в тот же момент, автоматом стану овощем? Нет человека — нет и проблемы, а?

К моему несказанному облегчению, на лицах служителей закона отображается суровое неприятие вперемешку с категорическим осуждением.

Слава богу. Я думал, Ватанабэ ради замаячивших на горизонте генеральских звёзд, готов за них сражаться, не оглядываясь ни на что. И топать если не по трупам, то уж по людям точно.

— Так а что с его головой дальше? — как-то невпопад задает следующий вопрос Садатоши, обращаясь к своему товарищу.

— Ну-у-у, я не врач, — моментально сдувается тот. Видимо, корпоративная солидарность токийским полицейским не чужда. — На растяжке пока нейродегенерация не прогрессирует. Я не врач! Бригаду вызвал. Специальную. Из нашего госпиталя, — он выделяет интонацией ключевое слово. — Видимо, с растяжкой и повезут.

— Уже и изъятие оформил? — Хидэоми имеет абсолютно потухший вид.

А нейро-растяжка, кажется, является или дорогим оборудованием, или подлежит какому-то специальному учету.

Самое интересное, что эта таблетка, которую меня перед событиями заставила проглотить Цубаса, лично для меня в управлении гораздо проще, чем все дорогие и хвалёные нейро-концентраторы.

Ватанабэ только что сказал — из-за упрощенного интерфейса.

Ну и ладно. Как бы ни было, этот армейский девайс четко и однозначно предлагает: ресурс моего организма, включая архивный опыт архивных же нейросетей, ремиссию позволяет.

Разумеется, я никогда не скажу об этом полицейским; но мушки перед глазами у меня уже были. И бывали. В той жизни.

Из-за них я и бросил бокс. Той медицине до местной было далеко и невропатологи на глаз утверждали: не брошу выступать — инсульт случится как-нибудь прямо в ринге. Или не в ринге. Но обязательно случится.

Видимо, старый организм как-то самостоятельно латал сосудистые повреждения в мозгу. Ну а тут ещё и нейро-протезы есть в помощь. Вот какая-то программа в мозгу и всплыла, на уровне клеточного рефлекса.

— Цубасу отпустите?! — возвращаюсь к ключевому для меня вопросу, поскольку двое бравых друзей молча переглядываются и таращатся друг на друга, словно жена на любовницу.

Как назло, именно в этот момент свет в здании мигает.

Моя нейро-растяжка, кажется, имеет автономный аккумулятор. Но он изрядно подсел за время штурма помещения (или по его итогам).

Огоньки оборудования, на котором я закреплен, вспыхивают ярко-ярко перед тем, как погаснуть окончательно.

Вслед за ними гаснет и моё сознание.

* * *