Размышления старого Baboonа.

Бегу вдоль берега, забегаю в море… Одежонка лёгкая: всё лето трусики и маечка. Забегаю в море, а назад – никак, вокруг, глубокие ямы.

- Как зашёл, так и выходи! – говорит мне брат, и уходит. Я один посреди моря, реву. Вижу, мама идёт со стройки. Увидела меня, кинулась в море, набрав полные сапоги, схватила меня, вынесла на берег, ещё и похвалила, что сам не стал выбираться.

Когда я был маленький, было очень много снега. Не улыбайтесь: мол, маленький был. Через заборы пешком ходили. А меня, с воспалением лёгких, возили в больницу, посадив в ящик из-под сливочного масла, и привязав к санкам. Помните ящики? Сделаны они были из гладких дощечек, очень аккуратные и крепкие.

Болел я долго, не один раз. Лежал в больнице и страдал без мамы. До сих пор помню скрип дверей, на которые сразу бежал, надеясь, что пришла мама.

Мама приходила, и я старался не отпускать её.

- Дома у меня много дел, ты что! – сердилась мама, и я опять оставался в больнице. Друзья менялись, а я всё лежал, покорно подставляя попку под уколы. Медсёстры хвалили, потому что другие дети не хотели, чтобы их кололи тупыми многоразовыми иголками.

Иголки! Мы лазили в мусорный медицинский контейнер, собирать иголки для игр!

Нянечки падали в обморок, фигурально выражаясь.

Потом родители купили корову. Молоко рекой. Пить невозможно. Начались покосы.

Покос нам выделили на Втором Камышовом, километров за семь от дома.

Туда мы ходили пешком. Маленькие ножки уставали, но в лесу быстро приходили в себя.

Пока отец косил, я варил ему суп в … чайнике. Бросал туда тушёнку. Вкусно!

Потом собирали сено, или переворачивали валки. Отец накосит, так накосит! К вечеру м с братом валились с ног, маленькие ещё были. Где старшие? Самый старший уже отделился, или учился, или женился. Следующий был в Москве, на операции. Доброкачественная опухоль головного мозга. Юрка, до этого, лечился три года от менингита… Бедная мама. Не дожила до семидесяти.

Отец умер ещё раньше. Когда маму парализовало, его это подкосило, и он не дожил до конца года.

Ну вот, до вечера поборемся с сеном… Вы не думайте, друг с другом мы тоже боролись!

Потом шли домой. Ох уж, эта бесконечная дорога! За поворотом что? Новый поворот!

Телята! На мне! Почисти, напои, выведи, напои, сходи, приведи! Всё лето, каждый день. Осенью отпускали на подножный корм.

Вечер. Коровки, ау! Где вы? Сопка наша, сопка ваша. Да где вы прячетесь?! А! Вот вы где! Пошли домой! Не хотим, здесь вкусная трава, и с тобой нам не скучно!

Когда мне было двенадцать, старший брат отвёз меня в Терней, оставил со своей женой и грудной дочкой, и ушёл в море на РСе.

С тех пор считаю, что человек в двенадцать лет – взрослый человек!

Сам колол дрова… Кстати о дровах. Мой брат был молодым специалистом, ему дали квартирку в бараке, с печным отоплением. Услуги на улице, в лесу. Ночью я боялся ходить туда. Как молодому специалисту, ему привезли машину дров. Каких дров? Что было, то и привезли! Парень молодой, справится! Только вот молодым парнем оказался я. Боролся я с этими дровами всю зиму. Пожаловался своим одноклассникам, они посоветовали взять колун.

Нет, не думайте, я смог его поднять, и даже ударить! Но какой же он тупой! Нет, не пойдёт! Рубил обычным плотницким топором. Топил печь, варил обеды, носил воду из колодца.

Из развлечений: кино, книги, радио. Телевидения нет, и не надо. Зато библиотека была замечательная. Районная. Музей Сихоте - Алинского заповедника. Замечательные новые чучела, вход свободный. Чучело дикого кабана с меня ростом.

Школа. Недавно нашёл единственную фотографию старой школы. смотрел и удивлялся: неужели я бегал по этим ступенькам?! Снимок похож на дореволюционный, да и школа тогда уже была старой. Физкультурой занимались за школой, в лесу, на лыжах. Ребята были замечательные!

Там испытал нечто, похожее на любовь. Хорошо, что девочка исчезла, думаю я теперь, иначе, как бы я оттуда уехал?

Возвращаюсь снова к блокадному Ленинграду. Люди собирали недокапусту под обстрелом противника. А где были наши? Почему немцы не переходили капустное поле?

Читал я воспоминания Юрия Никулина, который служил в блокадном Ленинграде, в обороне.

Пишет он, что пухли от голода, еле ноги носили, винтовку поднять не могли. И, тем не менее, удержали оборону!

И Карельский перешеек, тоже.

Теперь на костях таких, как Ленка-Пенка, ребята устраивают неонацисткие сборища. Или уже нет?