Размышления. В чем наше благо? Готовому перейти Рубикон (сборник)

Но помимо учения, для того чтобы решить, разумен ли или не разумен какой-нибудь поступок, полезно бывает сообразить, подобает ли этот поступок настоящему человеку? Один человек бывает готов, не краснея, совершить самый низкий поступок для того, чтобы подольститься к тому, от кого он желает получить какую-нибудь милость; а другой ни за что этого не сделает. Который же поступает по-настоящему – так, как подобает настоящему человеку?

Кто-то мне раз сказал:

– Помоги мне твоим советом. Я нахожусь в зависимости от одного богатого и властного человека. Если я не стану ему подольщаться, он меня высечет и не станет кормить. Как мне поступить в этом случае?

– Всякому человеку, – ответил я, – лучше не быть битым и получить пищу, чем быть битым и не получить пищи.

– Но ведь он требует от меня того, что унизительно для меня.

– А это уже твое дело. Если ты хочешь себя продавать, то ты один можешь решить, во сколько ты себя ценишь. Разные люди продают себя разно. Я тебе отвечаю так потому, что если ты действительно не хочешь себя продавать, то не станешь спрашивать моего совета, а сам по себе не сделаешь ничего такого, что недостойно настоящего человека.

– Но что же подобает делать настоящему человеку?

– А на это, брат, ответить можешь только ты сам. Спрошу и я у тебя: как узнает бык, что он один так силен, что может защитить свое стадо от хищного зверя? И почему он бросается навстречу врагу, а не убегает прочь? Ведь ясно, что он хорошо знает свою силу и понимает, что должно делать настоящему быку. Точно так же и с нами. Кто из нас захочет жить разумно и по совести, тот сам поймет и почувствует, что подобает настоящему человеку, и сумеет, конечно, не сразу, а постепенно, стать таким человеком. Вот об этом-то и нужно стараться и хлопотать, а не тратить попусту своих сил на то, что неразумно и не нужно.

IV. О том, что такое истинная свобода

Только про того человека можно сказать, что он свободен, который живет так, как он хочет. Разумный человек всегда живет так, как он хочет, и никто на свете не может ему в этом помешать, потому что он только того и желает, что возможно получить. И потому разумный человек свободен.

Никто не желает быть виноватым, никто не хочет жить в заблуждениях, неправедно, никто не выбирает себе нарочно такой жизни, от которой он будет печалиться и мучиться, никто не скажет, что ему хочется жить скверно и развратно. Значит, все люди, живущие неправедной жизнью, живут так не по своему желанию, а против воли. Они не хотят ни печали, ни страха; а между тем постоянно страдают и боятся. Они делают то, чего не хотят. Стало быть, они не свободны.

Скажи это какому-нибудь вельможе или сенатору, он согласится с тобою и ничего тебе не сделает, если ты ему при этом скажешь:

– Конечно, ты человек мудрый и до тебя эти слова не касаются.

Но если ты скажешь ему всю правду, скажешь ему, что и он не свободен, что и он такой же развращенный раб, как и прочие рабы, то он, конечно, побьет тебя.

– Как! – скажет он, – я – раб? У меня отец и мать были не крепостные, да и меня никто не покупал! Я ведь сенатор и близкий Цезарю человек; я сам имею целую толпу рабов!

– Во-первых, милый мой сенатор, очень может быть, что и отец и мать твои были такими же рабами, как и ты; может быть, и предки твои все до единого были такими же рабами. Но если бы даже все они были святыми людьми, то ведь ты-то сам через это не сделаешься святым? Что из того, что они были добры, жалостливы, ничего не боялись, были господами над своими похотями, если ты сам и зол, и безжалостен, и трус, и не умеешь совладать с собою?

– Ну даже если бы я и был таким, почему же ты говоришь, что я – раб?

– А как ты думаешь: разве не раб тот, кто действует не по своей воле, а по принуждению?

– Такой человек, конечно, раб. Но меня никто ни к чему не может принудить, кроме Цезаря, нашего владыки!

– Вот сейчас уже ты сказал, что у тебя есть владыка; стало быть, он тебя может принудить.

– Да ведь Цезарь наш общий хозяин, не только мой!

– Оставим Цезаря в покое. Один ли он у тебя хозяин? Не рабствуешь ли ты еще и другим хозяевам? Отвечай мне вот на что: имел ли ты когда-нибудь любовницу – все равно свободную или рабыню?

– Если и имел, то это вовсе не касается того, о чем мы говорим.

– А вот посмотрим. Скажи-ка мне, разве твоя любовница не заставляла тебя делать то, чего тебе не хотелось? Вспомни-ка, не тратил ли ты на нее больше, чем хотел? Не ссорился ли из-за нее со своими родными и знакомыми? Не угождал ли ей всячески, а может быть, и льстил ей, и целовал у ней ноги? Ты счел бы себя последним рабом, если бы тебя могли заставить поцеловать ноги хотя бы даже у Цезаря. А такое прислужничество своей любовнице – разве не рабство? Что же после этого назовешь ты рабством? Ты, я вижу, краснеешь; тебе, верно, совестно вспоминать об этом. Ну, поговорим о другом.