Размышляя о политике

На этом витке нашего рассуждения о современном терроризме попробуем опять рассмотреть тему тех самых «других», не террористов, несколько изменив угол зрения в нашем наблюдении. Спросим: возможно ли рассматривать «других» как потенциальных террористов? Ответом будет: да, но только как вероятных носителей террористского психоментального комплекса и как вероятных (с гораздо большей степенью вероятности) обладателей знания о терроризме и о технических возможностях физической актуализации террористского психоментального комплекса в конкретных террористических актах. Это знание активно распространяется через средства массовой информации как террористами, так и «другими», но и у тех, и у других оно остается на нулевом уровне политической рефлексии, что только усиливает доступность и распространяемость этого знания. С этим знанием террорист вступает в борьбу против «несправедливого» мира, уничтожая его обитателей, а другие — в борьбу за тот же мир. Но интеллектуальный горизонт идеологов антитерроризма безнадежно замкнут на узком пространстве уже давно проблематизированных самой действительностью категорий политической рефлексии, только в терминах которых они и могут осознавать все происходящее. Для них террорист — это прежде всего антисоциальная личность, в то время как он, по определению, асоциален уже в силу своего психоментального комплекса. Для террориста человек — это потенциальный террорист, ибо он видит во всяком человеке потенциально асоциальную личность, уже разделяющую с террористом знания о терроризме, а возможно, и какие-то идеологические фикции, провозглашаемые террористами. И тот и другой мистифицирует терроризм. При этом ни тот ни другой не врет, а просто не знает психической природы терроризма, его психогенности. Так мы воз вращаемся к общим эпистемологическим установкам, намеченным в начале этой главы.

Именно на примере терроризма с предельной ясностью обнаруживается принципиальное различие двух знаний — знания о социальном и знания о психическом. Для политического философа чрезвычайно важно понять, что наше знание о психике субъекта политической рефлексии — в своих критериях и оценках таких феноменов, как норма, аномалия, девиация, маргинальность, патология и т.д., — на сто процентов исходит из наших аксиом о социальных структурах и их функциях. Более того, даже психологическая номенклатура и таксономия науки психологии насквозь социологичны. Посмотрите названия научных трудов: «Педагогическая психология», «Детская психология», «Психология спорта», «Психология научного исследования» и, конечно, «Патологическая психология». Книга с названием, скажем, «Нормальная психология» (как, впрочем, и нормальный субъект политической рефлексии в нашем рассуждении) — немыслима. Такое выражение, как «нормальный чело век» или «нормальный член общества», сейчас звучит в лучшем случае как социологическая банальность. Не будем забывать, что социология со времен своего генезиса в работах Дюркгейма и Вебера и по сегодняшний день живет в страхе провала в метафизику, но сама уже с середины XX века превратилась в метафизику современной психологии. Современное знание о психике — безнадежно социологично. Современное знание об обществе — принципиально не психологично. Оно игнорирует не только индивидуальные и групповые психические особенности, но и типы психики. Последние же могут оказаться решающими — особенно в критических фазах взаимодействия этоса с социальными структурами. Вообще можно было бы объяснить антипсихологизм современной социологии ее чрезмерной политизированностью и низким уровнем нынешней политической рефлексии, к которому социология вольно или невольно приспосабливается. Но психологическая дефективность современной социологии (мы уже не говорим о современных политических теориях) должна быть причинно связана с особенностями психической жизни усредненного субъекта политической рефлексии сего дня. Итак, переходим к этим особенностям.