Читаем Разная доля нас ожидает полностью

Разная доля нас ожидает

Но сердце и дух отзывались протестом на эти мысли, а серебряные узы малыша связывали, как паутина. И я… думала о них. Улыбалась и чувствовала, как меня топит в нежности, как хочется взглянуть в серые глаза любимого мужчины, как хочется взять на руки младенца. Не думала об осени, о море, и том счастье, которое всегда ощущала, когда мы были рядом.

За меня всё решили.

И я не против. Я просто физически не могу быть против!

— Вы готовы… — раздался голос старшей фрейлины.

Да... я готова.

Стройная девушка в отражении была бледна, как никогда.

Но сегодня мне это шло. На плечи опустился Императорский плащ.

— Пора.

И я развернулась, ощущая, как на губах появляется отстраненная улыбка, и вышла из своих комнат. За мной двинулись придворные дамы.

Коридор.

«Лир?»

«Нет… его нет!»

Создатель, сжалься!

Пожалуйста, неужели я так много прошу? Я подчиняюсь твоей воле, я не иду против судьбы, я делаю всё, что могу…

Будь же милосерден!

Я не могу позволить ему умереть!

Анфилада, галерея, пронзенная солнечными лучами. Стук каблуков по мрамору. И нет вестей…

Двери тронного зала на горизонте.

«Лир!»

«Нет…»

Ноги уже едва держали.

Я не знаю... не знаю, почему! С одной стороны, он может и вообще не явиться на коронацию, а с другой, меня почти трясло от дурного предчувствия.

Двери распахиваются и я захожу, ступая по синей дорожке… и чувствую вспышку изначальной магии.

Это такая наглость, телепортироваться прямо в тронный зал. Притом, недалеко от этого самого трона… на своё место.

Увидев Рыжа, меня сначала затопила волна искристой радости, а потом тяжестью рухнуло осознание.

Уходи! Уходи, душа моя! Суть моя, сердце мое.

Тебе нельзя тут находиться.

Он… немного встрепанный, видимо, второпях одевался, и такой невыносимо родной, что у меня глаза становятся влажными, и я кусаю губы, чтобы не допустить слез. «Аля… поздно. Он на виду всех. Мы ничего не можем сейчас сделать, разве что потом… подменить тело или ещё как».

Я не ответила, не дрогнула, не обернулась, хотя там, за спиной был отец моего ребенка, тот, кого я любила.

А впереди — тот, кого я не хотела терять. Тот, от которого сердце всегда сладко ныло, с кем было тепло и спокойно.

И наш мир рухнул.

Я уже на осколках, а Рыж ещё об этом не знает.

Придворные, склоненные в поклоне, улыбающаяся Надин, великолепный зал, искрящийся, переливающийся и безмерно прекрасный.

И он… и шаги.

Мои шаги.

Я ждала, я каждый миг ждала удара, того, что кто-то выступит, вмешается, оборвет мне всё.

Но… тишина.

Тишина, пока я поднимаюсь к тронному возвышению, тишина, пока говорит первосвященник. Я даже не понимаю, о чём… меня трясет.

И меня коронуют.

Всё как в тумане.

Тяжесть императорского венца на голове, скипетр и держава в руках, и я опускаюсь на трон.

И вот тогда… замерший маховик начинает раскручиваться!

Подходят Синие и Белые.

Ингрид Вьюжная так и светится самодовольством, и я понимаю… и вспоминаю. Адис Вермен был её фаворитом. И он уже мертв. А что, если женщина его любила? Она мстит! Той же монетой.

Любимый за любимого.

— Ваше Величество, — склоняются они. — Можно ли говорить?

— Говорите, — падает моё слово. Хотя всё, чего я хотела — это заткнуть их навечно.

— Мы просили бы позвать Палача Стихий, — продолжает улыбаться надменная блондинка. — По обычаю, вы не можете нам отказать в этом, не так ли, Лорды?

— Палач, — зову, одновременно дергая связывающую нас нить.

Пространство расступается и выходит он. Кланяется мне, кивает придворным.

— Высший судья, справедливейший, — почти мурлычет Вьюжная. — Знающий всё.

— Вам есть что сказать, кроме общеизвестных истин? — вскидываю бровь и, не выдерживая напряжения, прячу одну руку в складках платья, чтобы с силой сжать ткань.

— Тогда я обвиняю Евграна Пламенеющего в государственной измене! — выкрикивает Ингрид, и выходит на постамент, передав Люциану папку с документами. — Вот доказательства.

— Принято, — глухо откликается Туманный. — Уберите бумаги, они мне не нужны. Я.. подтверждаю вину Пламенеющего.

«Люциан! — рычу я по связи. — Ты что творишь?!»

«Я не могу лгать в этом облике, — отзывается Палач. — И, поверьте, сейчас желаю уметь это не меньше вашего!»

Всё… мир осколками.

Я почти слышу, как хрусталь разбивается о камень.

Вокруг какой-то шум, выкрики, волнение… а я сижу.

— Императрица, ваши действия? — едко спрашивает один из Белых.

Я поднимаю на него глаза, желая лишь одного: уметь убивать взглядом.

Но... что мне делать?!

«Заточи его, — торопливо говорит Лир. — Аля, отправь его в темницу. Мы его вытащим, мы обязательно что-то придумаем!»

Но пути сразу перекрывают.

— И хочу отметить, что нет смысла держать его в тюрьме. Такое преступление заслуживает казни!