Разная доля нас ожидает

Оторвавшись от моих губ, мужчина подхватил меня на руки и сделал несколько шагов в сторону, раздался скрип открывшейся двери и, спустя несколько секунд, меня осторожно положили на постель, тут же накрыв своим телом и запечатав рот новым поцелуем. Это унесло ростки казалось бы начавшего пробиваться разума, и я снова сдалась на волю снега и хвои. На его волю. Моего снежного мужчины.

Темно, не видно почти ничего, но нам и не нужно.

Есть желания, есть лихорадочные прикосновения. Краем сознания отмечаю что, урча как кошка, я стаскиваю с него рубашку, прижимаюсь, целую сильные плечи. Лир на миг меня отстраняет: снимать моё платье очень долго и сложно, потому — вспышка заклятия, и оно расползается по швам, стекая с меня свободной тканью, обнажая тело.

И нас снова кидает в объятия друг друга. Я не помню, я не мыслю, я только чувствую. В ту нашу ночь я лишь получала, принимала, меня ласкал, обнимал этот мужчина, сейчас же всё было иначе. Смешивалось дыхание, вкус, прикосновения, тепло тел. И хотелось большего. Он властно прижал меня к себе, целуя, медленно, дразнящее проводя языком по нижней губе, но я тут же нетерпеливо его куснула и, коротко рыкнув, Лир сжал руки на моих бедрах, и уже не сдерживался. Целовал так, что я вспоминала о том, что нужно дышать, только когда грудь уже начинало жечь от недостатка воздуха.

— Алечка, солнце моё, — холод простыней под спиной, и я едва заметно вздрагиваю, непонимающе глядя в темный потолок, но тут же новый поцелуй, и руки против воли зарываются в его волосы, тело выгибается навстречу.

Губы спускаются всё ниже, и вот, наконец, горячие губы смыкаются на соске, от чего я, тихо охнув, закусываю губу.

— Знала бы ты, сколько ночей ты не давала мне уснуть, — хриплый голос, дурманящий разум, его слова, заставляющие вспыхивать огнем возбуждения, его руки, ласкающие всё ещё немного влажную вершинку, от чего по телу пробегали крохотные разряды удовольствия. — Сколько раз я мечтал подойти, стащить с тебя одежду, которая скрывала фигуру, запустить пальцы в волосы, сжать, быть уверенным, что не убежишь. И целовать… губы, — он снова поднимается выше, и дарит мне медленный, тягучий поцелуй, который лишает остатков разума.

– Шею… — легкая дорожка все ниже от подбородка, горячий язык, выписывающий узоры на коже, моя дрожь и нетерпение. И его хриплый смех, от которого у меня все внутри сжималось из-за сладкого предвкушения.

— Лир, — тихо всхлипнула я, гладя сильные плечи и руки, перебирая прохладные волосы.

— Ну и, конечно же, грудь, — снова дьявольский смешок, и он ложится рядом, одной рукой повелительно придерживая меня за талию, чтобы я и не думала никуда сбежать, а второй нежно, едва-едва касаясь, обводит нежные полушария, сильно вздымающиеся от моего частого дыхания, с болезненно ноющими от желания сосками. Блондин склонился к моему уху, обдавая его горячим дыханием: — У тебя великолепная грудь… и очень чувствительная.

— Прекрати!

— Ну, почему же, — мурлыкнул светловолосый развратник. — Мне было нелегко очень долго… ох, сколько же раз она мелькала почти перед носом, но даже посмотреть нельзя было, не то что потрогать! Проклятая мода на декольте! И не стыдно было наклоняться передо мной с такими вырезами? Я же мужчина... который потом долго не мог думать ни о чем, кроме того… какие же они на вкус, — нежный поцелуй в ключицу, а после так жаждущего прикосновения соска лишь на миг касаются теплые губы и его дыхание, его шепот. — Мед и сливки. Ты, и правда, очень вкусная, моя девочка.

Большая ладонь скользнула по животу, и я машинально сжала бедра, стараясь не допустить запретного.

Тихий смех мужчины, головокружительный поцелуй, тяжесть его тела, и я понимаю, что он уже тоже обнажен… и возбужден. Горячие губы снова касаются соска, язык обводит чувствительную вершинку, и я тихо вскрикиваю, выгибаясь под его ласками. Стоит ли говорить, что спустя несколько минут я уже металась по подушке, в силах только прерывисто дышать и растворяться в невероятных ощущениях?

Когда прикосновения спустились на живот, а сильные руки одним движением заставили развести слабо сжатые бедра, я испуганно распахнула глаза, но… он меня лишь коснулся.

— Лирвейн, — охнула, порывисто садясь и пытаясь отстраниться, но мужчина, схватив меня за лодыжки, лишь снова медленно притянул к себе… и коротко приказал:

— Чувствуй. И… всё правильно, маленькая. В любви запретного нет.

«Чувствуй» было приказом. Он воспользовался властью орвира, и я теперь могла только стонать от удовольствия, чувствуя, как по телу пробегают волны наслаждения, как властно он меня касается, и я задыхаюсь от накрывающих с головой ощущений. Тело затапливает сладкая волна, и вот, спустя короткое время, я уже дрожу от всего пережитого в руках блондина.