Разная жизнь

Не помню, как мы подружились. Наверное, потолковали пару раз о мировых проблемах, я ему почитал «из своего», да он мне рассказал, «что-то из…». Во всяком случае, именно от него я узнал имя Эразм Роттердамский – таинственное имя, словно входишь в загадочный город. Реваз дал мне для прочтения книгу Эразма «Похвала глупости». Книга меня очаровала и очень напомнила (почему?!) «Обыкновенную историю» Гончарова. Я тогда весьма увлекался Гончаровым.

О, я вовсе не был хорошим учеником – школа была одно, литература другое. По химии, например, мне ставили вожделенные тройки почти автоматом, за то, что я талантливый, подающий надежды, поэт. По остальным «точным дисциплинам» тоже учитывалась моя одарённость, кроме того я и впрямь отличался. И я мог всласть вечерами, вместо приготовления уроков, читать.

К тому времени (из книг) я знал, что на свете есть город Париж. Там есть река Сена, бульвары, развалы и лавки букинистов. Там жили Гюго и Жюль Верн. И вообще!

* * *

Реваз был тяжеловатого сложения, но осанист. Крупная умная голова, римский нос, коричневое в крупную клетку пальто. Руки всегда в карманах. Воротник всегда поднят. Шапки не носил.

Я — тощ и жилист, классический череп, нос – в университете прозвали гоголевским. Серое пальто со светлосерым ворсом. Руки всегда в карманах. Воротник всегда поднят. Шапки не носил.

И вот на повороте к нашей улице, навстречу мне – Реваз. С насмешкой, с иронией он говорит мне:

– Что это ты, как рабфаковец в двадцатые годы?! С авосечкой, а в ней книжечка?»… – (Были в 20-е годы 20-го века такие «рабочие факультеты» для усиленного просвещения рабочего класса. Как, чем просвещали, не знаю).

– Ладно! Не твоё дело. Купил. Кольцов.

– Может, давай, в букинистический магазин сходим?

– Что-о-о! – Я своими глазами, и не раз, видел, что в Тбилисском зоопарке живёт крокодил. Но что где-то есть ещё и букинистический магазин!!! А ведь город я знал совсем неплохо,

– Когда?!

– Завтра – идет? Утром.

– У меня мать только в девять на работу уходит. (Мама, несмотря на нездоровье, на работу-таки ходила).

– Букинистический в десять открывается. В десять в окно позову. Сможешь?!

– Конечно! Давай!

Мы расстались. Он двинулся по направлению к железнодорожному мосту. Я свернул на нашу улицу.

Спал я вполне нормально. Утром мама ушла на работу. К тому времени я уже довольно активно покуривал, поэтому извлёк из укромного тайничка хороший окурок. Прикурил от обогревателя-рефлектора. И сделал сам перед собою вид, будто размышляю о тайнах творчества. Кстати, я и впрямь о чём-то там размышлял. Потом я принялся за Кольцова.

«Ты пахни в лицо, ветер с полудня». Непостижимо, но здесь на старинной Тбилисской улочке, где стоял когда-то его Императорского Величества Павловский полк, слова Воронежского прасола были безусловно понятны, и открытый за ними простор не казался совсем уж чуждым.

– Оле-ег, – негромко прозвучало под окном, лёгкий удар ладонью по оконной решётке подтвердил вызов.

– Иду, – тут же отозвался я, сунул руки в рукава пальто и вышел, бросив ключ в ящик старенького комода, стоявшего в коридоре.

Мы спустились по улочке, простучали башмаками по ступенькам, прошли под железнодорожным «чёрным» мостом, свернули направо, на вокзальной площади нырнули в метро и через несколько минут были на Проспекте.

Да я много раз бывал в этой части Проспекта! Почему не заметил букинистического магазина?! А вот так! Впрочем, здесь уже и не Проспект. Улица была иная. Реваз открыл дверь… Я слышал звяк дверного колокольчика в кино и в радиопостановках, и по телевизору. А теперь, вдруг, он звякнул наяву. И продавец, сидящий за столиком у двери, встал и вежливо с нами поздоровался. Это в моей жизни тоже было впервые.

Букинистический магазин. Небольшое обогретое пространство, наполненное золотисто-коричневатым светом – такой бывает на старинных холстах. Оно перегорожено вдоль от двери, кажется, двумя двусторонними стеллажами, по стенкам также стеллажи…

Тут я обмер: эти коричневые и чёрные с золотом корешки! Эти мощные несокрушимые переплёты! Этот ни с чем не сравнимый запах старинных книг! Эта золотистокоричневатая тёплая тишина… Здесь были и тоненькие брошюрки, и какие-то картинки, открытки. И повсюду встречался непривычный «Ъ» после согласных и таинственная «ЯТЬ».