Разночинец

Декабрьское минирование железной дороги вполне можно предотвратить — террор, как метод выглядит со всех сторон мерзко. Даже если это попытка свергнуть тирана, коим Александр II, разумеется, не являлся. Но четвертое покушение прошло без жертв — лишь несколько вагонов свитского поезда сошло с рельс. Перспективней выглядел пятое покушение Халтурина. Вот там кровушки то налилось вдосталь. И опасности для власти было значительно больше — царь шел в столовую в сопровождении семьи. Испуганная же власть может щедро наградить своего спасителя. Картузник Комиссаров, который спас царя при первом покушении и получил личное дворянство — не даст соврать.

Тут явно было о чем подумать.

* * *

— О чем задумался, господин фельдшер? — довольный каторжанин заматывал ступню чистой тряпкой. Вскрытие мозоли прошло удачно, чернявый, пожилой арестант по кличке Цыган даже сунул мне в руку медную копейку. Спасибо, конечно, но чувствовал я себя странно. Радость Цыгана тоже можно понять — теперь поедет до Покровского на телеге, поглядывая свысока на бредущих в пыли соратников по несчастью.

— О всемилостивейшем даровании крепостным людям прав, — брякнул я, засовывая копейку в карман. Мой первый «капитал», надо будет потом повесить в рамочку.

— Высокие думки. — покивал Цыган. — Помню я тот денек. Жили мы не тужили, ходили на барщину, землю пахали. Барин был у нас хороший, но со странностью. Всё время проводил в своём кабинете, даже в церковь не ходил.

— Семейный?

— Нет, бобыль. Только и знал, что считать деньги да пить вино. Но справедливый был — ентого не отнять.

Цыган залез в небритую половину головы, щелкнул вошью. Сколько я не боролся с разными насекомыми на каторжанах — все без толку. Устроить прожарку одежды было негде, керосина для выведения вшей и гнид мне тоже не выдали. Даже посмеялись. Наумов высказался в том духе, что вша вообще животная полезная. Арестанты их собирают, показывают сердобольным. И добывают тем лишнюю деньгу.

— … никогда не забирал последний хлеб, — продолжал рассказывать Цыган, почесываясь. — А тут вдруг нам говорят, идите к церкве, чичас с города глашатай будет. Кажись в конце февраля, ага… в день памяти преподобного Вукола! Точно. Приехал чиновник, весь важный такой, в шубе горностаевой нараспашку. Вышел на крыльцо, кричит:

— Радуйтесь, православные! Государь решил даровать вам волю. Ну и дальше манифесту зачитал.

Мы помолчали, каждый думая о своем. Цыган щурился на солнце, сворачивая самокрутку. Я же вспомнил популярный в моем времени анекдот. Идёт заседание государственной думы. Спикер, стоя на трибуне, говорит: «Господа, мы наворовали денег, купили себе всё необходимое, открыли счета за границей, пристроили своих детей. Не пора ли подумать о людях?». На что ему из зала отвечают: «Да, давно пора! Душ по триста не помешало бы!».

— Что улыбаешься, господин фельдшер? — каторжанин задымил вонючим самосадом. — Радуешься за нас, крестьян?

— Разве воля это плохо? — вопросом на вопрос ответил я.

— Без землицы то? Плохо, — Цыган сплюнул на землю. — Как барин узнал о досаде с манифестом — как с ума сошел. Нанял охранников с берданками, запретил покосы, да в лес евойный за дровами ходить. Сам не ам и другим не дам. Ей-богу, как умалишенный стал, все ходил сычем, в хаты заглядывал, покражу зерна выискивал. Никакой жизни при нем не стало — голод, да плетка исправника. Тут то я первый раз за ножик с кистенем и взялся. Шестеро голодных по лавкам. Семью то надо кормить? Что думаешь, господин фельдшер?

Каторжанин улыбнулся щербатым ртом, подмигнул.

— Вышел на большую дорогу стало быть. Как чичас помню своего первого. Приказчик из лавки. Ехал с выручкой, пьяный, песни пел.

Я уже пожалел, что завел разговор о воле. Вон она какая русская воля. Вовсе не там, «где ветру раздолье».

— Пырнул его ножиком в сердце, выручку всю забрал, коня цыганам свел. Да и сам с ними остался — все деньги неделей промотал.

— Что же… Ничего семье не занес?

— Какое там, — махнул рукой каторжанин. — Проиграл все в карты, да пропил. Вот она, наша воля.

Вдалеке показались купола церквушки.

— Покровское, — Цыган затушил самокрутку в ладони. — Добрались стало быть.

Глава 8

Весть о приближении к Покровскому прошла по колонне видимой даже глазу волной. Близкий отдых и обещанная кормёжка заставили всех непроизвольно ускорить шаг и сомкнуть ряды. Да что там, даже у «буйных» кандалы стали звучать чуть по-другому. Радостней, что ли…

— Семён, гляди, какое чудище! — Ефим чувствительно саданул меня локтем в бок.

Я, с трудом сдержавшись от матерка, поглядел в указанную сторону. Однако и в самом деле, для данных мест зрелище было удивительным. Прямо на околице села стоял, надменно отставив ногу, мужик в партикулярном платье. Что этот франт делает в сибирской глуши? Тут на сотни вёрст вокруг не найдёшь положенных к такому одеянию бальных зал с лакированными полами.