Разногласия и борьба или Шестерки, валеты, тузы

Если с точки зрения дела, то нужно знакомиться через Копытмана или академика. Беспутина надо элиминировать. Он не должен отбрасывать на меня тень. Он будет в другом лагере, но она пока не должна это знать. А если мы подойдем к ней вместе, она сразу заметит, что между нами неприязнь. Женщины такие вещи видят отлично.

Привалов поискал глазами Копытмана, но тут ему не повезло. Копытман как будто нарочно о чем-то шептался с Беспутиным. Пара выглядела комично, но Привалову было не до смеха. Он поискал академика, но того что-то не было видно. И тут взгляд Привалова упал на фотографа. Привалов оживился. Ты мне и нужен, сказал он себе. В конце концов, знакомства молодых людей — дело молодежное и надо его решать среди молодежи.

Фотограф тоже заметил Привалова, и они сошлись. Познакомьте-ка меня с Юлией, сразу сказал Привалов. Фотограф был уже сильно навеселе, широко ухмылялся, был готов ко всяческим услугам и, встав на цыпочки, помахал рукой над головами собравшихся и довольно-таки громко для данной ситуации позвал Юлию.

Юлия подскочила, пожала фотографа за локоток, чмокнула его в щеку и поворотилась к Привалову.

Привалов старался казаться как можно красивее и даже поклонился, чему, вообще говоря, был не обучен и чего, кажется, никогда не делал. Привалов, назвался он тихо и добавил: Михаил.

Мишка, объяснил фотограф, а это Юлька, гусыня. Он взял из рук Юлки рюмку с вином и допил.

Противный, сказала Юлия и вновь обернулась к Привалову. Привалов, Привалов, подумала она вслух. Ага, вспомнила. Вы, значит, и есть тот самый знаменитый Привалов?

Я не знаменитый, сдавленным голосом отвечал Привалов, я совершенно еще не знаменитый.

Как же не знаменитый, когда знаменитый. Вы же крупнейший знаток Свистунова. А Свистунов знаменитый. Стало быть, и вы знаменитый.

Ну, если так, помялся Привалов. Так, так, перебила Юлия, как же еще? Но не вы один, не вы один, погрозила она пальцем смутившемуся Привалову, я тоже скоро знаменита буду.

Ты — будешь, загоготал фотограф. Оторва, теперь-то уж никто тебе не помешает.

Дурак, отвечала Юлия. Я бабушку очень любила, я ее слушалась, я ее и сейчас слушаться буду, хотя она, бедняжка, и умерла так некстати. И я выполню ее последнюю волю. Вы, наверное, не понимаете, о чем наш разговор, обернулась она к Привалову.

Привалов молчал, опасаясь показать, что знает. Но и врать не хотел. Юлия была так прелестна, так прелестна, что ему не хотелось ее обманывать. Успеется еще, подумалось ему. Не надо пока ничего врать, авось, и не понадобится.

Я вам сейчас все объясню, продолжала Юлия. Дело в том, что у нас огромный архив поэта Свистунова, ну да, того самого, вашего. Мы ведь его потомки. Не прямые, конечно, у него детей не было, он бедняжка в 37-м сгорел, не успел жениться. Но все-таки потомки и наследники. Я только недавно все это узнала. Представляете, они мне ничего не говорили. Они вообще никому ничего не говорили. Это была тайна. Ой, какая тайна! Мой прямой дед был братом Свистунова по отцу, а сам он в Чека служил. Ой, это было так романтично, так романтично. Трудно поверить, что все это произошло в нашем веке.

Я знаю, я знаю, решился Привалов. Соломон Израилевич мне об этом сообщил. Это чудо как интересно. Я надеюсь, вы мне это все покажете! Вам нужна помощь? Привалову вдруг так захотелось помочь этой девушке: она была изумительно хороша, просто неподражаема. У Привалова взмокли виски.

Юлия хитро сощурилась. Вы думаете, что я не справлюсь сама, спросила она, надув губки. Нет, справлюсь.

Но вдвоем легче, стараясь быть убедительным, сказал Привалов. Он чувствовал страшный прилив сил. Он должен был убедить ее во что бы то ни стало. Он открыл рот, чтобы продолжать, но в этот момент в толпе, наполнявшей кувалдинские комнаты, вдруг произошли какие-то движения, все люди вдруг стали как-то перемещаться, и молодые люди оказались оттерты друг от друга. С Приваловым кто-то заговорил, кто-то другой зацепил Юлию, и больше им в этот вечер беседовать не пришлось, хотя несколько раз они проходили близко друг от друга и весело смеялись, заглядывая на расстоянии друг другу в глаза. Однажды Юлия помахала рукой и, сняв свои неимоверные очки, подмигнула Привалову.

Привалов переживал подъем. Желание во что бы то ни стало помочь Юлии в работе росло с каждой минутой и уже обжигало сердце. Он ходил сам не свой, заглядывая с замиранием в будущее, которое теперь преобразилось, утратило определенность, но зато сияло неземной красотой. Все было ясно.

Ночью он крепко и легко спал и долго бы не проснулся, но его разбудил телефон. Это был Копытман. Копытман долго хрипел и кашлял в трубку, так что трубка дрожала, и наконец сказал, что все: слух о последней воле графини пущен, причем настолько успешно, что в тот же вечер на поминках он дважды к нему, Копытману, возвращался. Я, добавил Копытман, оба раза пустил его обратно, так и то можете считать, что я пустил его трижды.