Разношерстная... моя

– А ты, никак, колдовство черное учуял? – от души подивился кат. – С каких пор ты к этой чуши доверием проникся? Мало мы с тобой всех этих колдунов-то повидали? Вот прямо тут, в нашей пыточной. И чего те великие чернокнижники нам пели? Как простодырых запугивали да на том наживались? Как чудеса свои подстраивали для легковерных. Как кликуш подкупали да прислугу боярскую, дабы в домах у тех нечисть шебаршила на радость кошелю избавителя. Я, Таймир, лишь глазам верю. И чуток ушам, ибо врак в них надули немеряно. Ты ведаешь, что в богов я не очень-то верю. Не то, чтоб в самих – тут я сердцем крепок. А вот жрецам лукавым, что близким знакомством с богами хвастают, и на мизинец моей веры нет.

– Это понятно, – одобрил державник. – Что те, что эти. Все они из одного котла хлебают. Оттого-то жрецы на колдунов и ярятся, что те их деньгу в свой карман отчуждают. Но, это все базары досужие. А ты, Едрен, мне вот что поведай: тебе самому-то, что за дело до той девчонки?

– А с чего ты…

– Да с того, что уж больно ты рьяно ее защищать взялся. Вон аж кипишь весь.

– Ту девку я не видал, – холодно напомнил кат. – И дела мне до нее, и вправду, нету. А вот Благойла у меня на особом счету. Таких знахарок, как она, почитай, во всей Антании по пальцам перечесть можно. Она великую науку исцеления постигла. И пусть не слишком народ своим мастерством балует, однако ж, в крайности к ней бегут. Хранивоя она подняла, не в укор тебе будет сказано. И моему семейству помогла – было дело.

– Будет! – заметно осерчал Таймир. – Слыхал уже. Дядька мне вон во все дыры перца насыпал. Кабы не эта свистопляска с потравой Государя, так нынче бы переговорил с бабкой и отпустил. Сейчас-то он свалился без силы. Спит. А мне велел вашу разлюбезную ведунью наверх отвести. Да в горнице устроить. До утра. Я и пошел. Да вот за тебя зацепился.

– Не ходи к ней, – сухо предостерег кат.

– Чего так?

– Был я у нее. Как раз до тебя. Спит она. Не тереби старушку понапрасну. Я ей и тюфяк отволок, и одеяльце доброе. Отоспится сердешная, так я ее сам наверх отведу.

Ялька нащупала бабулину руку и вцепилась в нее. Та притянула к себе голову внучечки, огладила макушку. Да и прихватила покрепче, дабы не выскочила защитница – не натворила лишнего.

– Добро, – равнодушно бросил Таймир и поднялся: – Любо тебе, вот и возись с ней сам. А я пойду, прогуляюсь. Чего-то обрыдло мне тут нынче все.

Ялька приникла к дырочке и разглядела: поднялся бирюк несносный с лавки, потопал к двери. Так и убрался восвояси окаянный, чтоб ему пусто было!

– Благойла, жива ли? – не удержался от насмешки кат, отворяя дверцу.

– А вы все лишь того и ждете, – проворчала та, выползая наружу и щурясь на свет. – А вот хрена вам лысого. Я еще всех вас переживу. Ялька! Пшла домой. И деду скажи, чтоб не вымудривал болван старый. А то вот я возвернусь, будут вам всем походы с осадами! Матушка Живеюшка, богиня пресветлая, до чего ж с дураками-то жить тягостно, – скрипела Отрыжка, шаркая к двери. – Едренушка, я уж сама до узилища доковыляю. А ты будь друг: отволоки эту паршивку на двор. Чтоб духу ее здесь не было.

– Так, а как же… – попытался расспросить кат ее спину, исчезающую за косяком.

– Ты меня просто выведи, дядька Едрен, – обиженно одернула его Ялька. – А уж на дворе я и сама.

– Через стену сама? – едко осведомился тот, скрестив на груди руки.

– Не впервой, – пожала плечиком оборотенка.

И руки ката сами собой всплеснули заполошно. Ибо на этот раз перед ним предстала рысь: не так, чтоб матерая, но тоже ничего себе. Глянула на него этак со значеньицем и мявкнула насмешливо, дескать, захлопни пасть и делай, чего бабка велела. Кат вдруг хмыкнул, погрозил ей пальцем и, развернувшись, пошел прочь из пыточной. Во двор он вывел ее легко, лишь чуток придерживая за загривок – как и не струсил-то? Самолично подошел к воротам, поинтересоваться, как там дела у сторожей. Потрепался с ними о всякой ерунде, задирая башку к собеседникам на макушку стены. Словом, отвлек внимание от рыси, что взобралась по дальней лестнице на заборола и пропала. А кат вдруг почуял невыразимое удовольствие от содеянного. Ибо страшно не желал лишаться столь дивного знакомства.

– Тьфу ты! – подпрыгнул Батя, когда в его руку ткнулась чья-то грязная ручонка.

Валяющийся рядом с ним Бойчета фыркнул и попенял старику:

– Профукал, Батя. А ты, Ялька, какого рожна тут? Ты глянь, полгорода по ночи прошлепала, и не струхнула. Бой-девка!

Деда хмуро заглянул в глаза внучечки – та едва заметно отрицательно мотнула головенкой.

– Все, Бойчета, по домам, – со вздохом приказал Батя. – Нынче тут и без нас нашумели довольно. При таких кренделях я ваши головы подставлять не стану.

Они с вожаком еще чуток попрепирались. А после разбойнички растворились в темноте, будто и не бывало. Ялька скоренько пересказала деду все, что натворила сама, и натворилось без нее. Они неспешно шагали по спящим улицам, и дед все никак не мог успокоиться:

– И чего это Едрену вздумалось нас покрывать?