Разноцветные “белые вороны”

Хочется рассказать о детях, попадавших к нам скорее случайно. Наш метод предназначен для тех, кого на профессиональном жаргоне принято называть по–граничниками. И они действительно находятся на грани дурного характера и болезни, патологии воспитания и патологии психики. А когда границы размыты, далеко не всегда бывает просто с первого взгляда поставить диагноз. Ну, а если уж специалисты ошибаются, то родителям это тем более простительно. Одна из самых распространенных ошибок — когда ребенка считают сверхзастенчивым, а на самом деле он аутичный.

Аутизм (от греческого слова autos — сам) - это патологическая отгороженность от мира, пребывание в некоей скорлупе. Такой ребенок как будто не замечает никого вокруг, не отвечает на вопросы, не смотрит в глаза, а если смотрит, то как бы сквозь. Когда пытаешься через эту скорлупу пробиться, например, активно привлечь аутиста к игре, он может реагировать слезами, криком, метаться, выбегать из комнаты. Причем реакции эти какие–то не совсем обычные. В них есть некая иноприродность, и поначалу даже трудно объяснить, в чем она заключена. Мы и сами долго не понимали — что, скажем, в испуге ребенка–аутиста такого странного, что странного в его мимике, смехе. Но постепенно, видя уже не одного и не двух таких детей, как нам кажется, догадались.

В поведении маленьких аутистов проглядывают атавистические реакции. Наверное, так бы вели себя первобытные люди, случайно очутившиеся в сегодняшней реальности. Правда, у тех, настоящих первобытных людей, была, что называется, прочная база, они сушествовали в некоем достаточно устойчивом космосе. Многочисленные страхи были включены в систему определенных верований и ритуалов, предполагавшую и множество отработанных защитных механизмов (вспомните, сколько разных охранительных суеверий у представителей диких племен, и поныне существующих на Земле). Чувство психической устойчивости давали им и всяческие трудовые навыки, имевшие в ту эпоху полновесную социальную значимость. Когда смотришь на монотонную бессюжетную игру аутичных детей, невольно представляешь себе первобытного человека, занимающегося однообразным физическим трудом: как он высекает огонь, или выдалбливает в камне отверстие, или перебирает зерно… Но там, в древней реальности, все это было оправдано, адекватно, а в современном историческом контексте выглядит очень странно, нелепо.

Ту же аналогию можно провести и относительно речи. Аутичные дети (осо–бенно, дошкольного возраста), часто го–ворят о себе в третьем лице («Юра не хочет», «Саша уйдет»), пользуются для выражения своих желаний неопределенной формой глагола («Пить!» — вместо «Я хочу пить»). И вообще их речь, с одной стороны, бедна и даже односложна, а с другой, — изобилует повторами, и эти повторы бывают ритмизированы. Такие речевые характеристики тоже подтверждают аналогию с первобытными людьми. Достаточно вспомнить диалоги Миклухи–Маклая с жителями Новой Гвинеи или описания более поздних исследователей.

Интересно и то, что многие аутичные дети чувствуют какую–то особую близость с животным миром. Боясь людей, они часто не боятся животных и прекрасно их понимают. У нас был восьмилетний мальчик, который панически бо–ялся любого контакта, не вступал в диалог и ни на полшага ни при каких обстоятельствах не отходил от своей мамы. Казалось, что он никого «в упор не видит». Однако, посмотрев его рисунки, мы поняли, что это совсем не так. Славик прекрасно видел зверей и прекрасно изображал их — в статике и в динамике. Его мама однажды принесла на занятие целую пачку рисунков. Кого там только не было! Спящая собака и идущая по крыше кошка, белка на дереве и бегущее стадо оленей. Он так точно подмечал пластику животных, что казалось, это нарисовано мастерской рукой художника–анималиста. А потом мама o показала нам рисунок, на котором был изображен автобус, полный пассажиров. И мы содрогнулись, увидев вместо людей каких–то звероподобных монстров, которые, если кого и напоминали, то египетских богов с песьими и птичьими головами. Зная обстановку, в которой рос Славик, можно со всей ответственностью заявить, что подобных иллюстраций он нигде никогда не видел.

Другой аутичный мальчик, правда, не такой тяжелый, — назовем его Кирюшей, — будучи поверхностно контактным с людьми, прекрасно контактировал с кошкой, которая жила в семье, мог с ней часами играть и даже вел что–то вроде дневника, в котором методично описывал ее повадки. Больше всего на свете он любил ездить на дачу, где можно было пойти в лес или на рыбалку. Если по каким–то причинам поездка на дачу отменялась, Кирюша был безутешен.

Возникает естественный вопрос: а что ж в этом ненормального? Ребенок просто очень любит природу. Тонко чувствующая душа, будущий поэт, художник, а может, биолог. Гарсиа Лорка в детстве мог часами сидеть в саду и беседовать с божьими коровками. Набоков обожал бабочек и знал про них все. Ну, а рыбная ловля какому мальчишке не по нраву?!