Разноцветные континенты

Не отказывайся от помощи, даже если она тебе не очень нужна: это несправедливо.

Не считай чужих ошибок. Помни: каждый человек в чем-то тебя сильнее. Нет такого человека, который был бы слабее тебя во всем.

Это и есть настоящая справедливость».

Когда я кончил первый раздел, ребята долго сидели молча.

Я уже в середине заметил, что они слушают. Шурка сидел, вытаращив свои белесоватые глаза. Борька недовольно шевелил бровями. А у меня горели щеки: никогда в жизни я так не волновался.

Первым подал голос Шурка.

— Ну! — сказал он.

— Что «ну»?

— Дальше давай.

— Годится? — осторожно спросил я.

— Красиво говоришь, — с насмешкой заметил Борька. — Как-то жить будешь?

— А так и буду, — ответил я. — Постараюсь, по крайней мере.

— Ты его не слушай, — поддержал меня Шурик. — Он злится, что сам ничего такого не написал.

— А что, логично? — Я не узнавал себя: я прямо-таки напрашивался на комплимент. Наверно, все философы одинаковы: очень мне нужно было их одобрение!

— Сильно изложено, — похвалил Шурик. — Прямо как «Правила для учащихся».

Тут Борька захохотал. Хохотал он долго, обидно, пока не заметил, что я совсем уже вскипел. Тогда он быстро прекратил это дело и деловито сказал:

— Дай мне по шее и дальше читай. Умеешь. А мы-то здесь дурью мучились!

Я дал Борьке по шее — просто так, символически, — и мне полегчало. Отсюда вывод: совсем не обязательно драться до синяков. Синяки ни одной стороне не приносят облегчения. Надо будет вставить это в Главный Закон, в раздел второй — о дружбе.

— Дальше так, — сказал я уже более уверенным голосом. — «Неправда — это тоже несправедливость».

Поднял глаза на ребят — оба слушали, сидели смирно.

— «Нет такой неправды, в которую все будут верить всегда. Но требовать полной правды от других может только тот, кто сам всегда говорит правду».

— А таких людей нет, — перебил меня Борька.

— Слушай, не мешал бы ты, — миролюбиво начал Шурка.

— Да бросьте вы, ей-богу! — с пренебрежением сказал Борька. — Ерунда все это. Понял я, к чему он клонит. Я ему: «Врешь», а он мне: «Сам врешь!» И взятки гладки. Все врут, все только и делают, что врут, на этом вся земля держится.

— Короче, ты не согласен, — сказал я и медленно свернул свою бумажку вчетверо.

— Ну, сила-слабость — куда ни шло, — ответил Борька. — Одной только статьи не хватает.

— Какой? — поинтересовался я.

— «Сила солому ломит», — сказал Борька, — вот какая должна быть статья. Есть сила, и есть солома, труха всякая. А деликатности, которых ты там навертел, — все это только когда сильный с сильным на пару разговаривают. Вот, скажем, ты и я, тут мы можем еще церемониться.

— А Шурка, значит, не в счет? — тихо спросил я.

Мы оба посмотрели на Шурку. Шурка сидел безучастный, сонный, как будто бы речь шла не о нем.

— С Шуркой, значит, можно не церемониться, — настаивал я.

— Послушай, не заедайся, — Борька выставил ладонь (этот жест его меня всегда приводил в бешенство). — Пиши свои законы для себя одного. Никто по ним не жил и жить не будет.

— А я и пишу для себя одного, — сказал я, повернулся и вышел в коридор.

Борька что-то тихо сказал Шурке, Шурка засмеялся. Я не ждал, конечно, что Шурка за мной последует (ссориться с Борькой было ему не с руки), но все-таки потоптался немного у вешалки. Никто не вышел меня проводить, только тетя Дуня помаячила в конце коридора. Я хлопнул дверью и не спеша пошел по лестнице вниз. Еще подумал по дороге: неплохо все-таки, что не успел прочитать раздел «Дружба». Не знаю, почему, но сейчас было бы неловко. Что же касается «Любви», то до нее я просто не добрался. Соображения кое-какие имелись, но, в общем, дело было еще для меня неясное.

16

Маринка стояла в моем подъезде у лифта и, поставив свой огромный портфель на пол, ждала.

— Была уже? — показал я глазами наверх. — Неужели трудно сообразить? Мои подумают, что я прогуливаю.

— Трудно! — вызывающе сказала Маринка и, подняв портфель, прошла с гордым видом мимо меня к дверям.

— Постой! — Я схватил ее за руку. — Ну что ты строишь из себя, честное слово! Теперь что я буду своим старикам толковать? Еще в школу выяснять явятся.

Марина молчала. Отвернувшись от меня, она придирчиво разглядывала трещину на стене.

— Ну ладно, — махнул я рукой. — Ясное дело, вывернемся. Кто дома-то хоть? Оба или только мать?

— Да не была я у тебя, — сердито сказала Маринка, не оборачиваясь. — Не думай, что все тебя глупее. Я просто хотела предупредить, что Мантисса прийти сюда собирается.

Я ничего не спросил. Я молча взял у нее портфель, и, выйдя через черный ход на улицу, мы медленно пошли к Маринкиному дому.

— Где пропадал-то? — как бы невзначай, проговорила Маринка. — Секрет — можешь не говорить. В конце концов, ты не обязан передо мной отчитываться.

— Да никакого нет секрета… — ответил я. — Мы переходим в другую школу.

Маринка приостановилась на минуту, быстро взглянула на меня, потом, спохватившись, ускорила шаг. Я еле поспевал за нею. Портфель был тяжеленный, как магнитофон «Яуза».