Разноцветные континенты

Это как раз понятно: от него самого откупились. В шкафу у него, пересыпанные нафталином, висят костюмы на все времена года и на все его будущие вкусы и возрасты. «Вот как мы тебя любим, сыночек: сейчас, и через год, и даже в свое отсутствие». Борька сам говорит: «Взять бы в этом шкафу да среди тряпья и повеситься. Вот смеху будет!»

3

Вчера на уроке литературы заглянула к нам в класс Мантисса. Все поднялись, а она говорит:

— Лахов, Ильинский, Мокеев — на месте?

— Тут, — ответил за нас староста.

Мы с Борькой переглянулись: не иначе, как дознались, почему в физкультурном зале повесился скелет. Собственно, тащили его с третьего этажа не мы и дверь держали тоже не мы, этим занимался целый ряд товарищей, но не будешь же объяснять всем и каждому, что являешься лишь пассивным соучастником. На месте преступления нас не видели, но, вероятнее всего, нашли Борькину расческу, на которой выцарапан не только его телефон (это для застенчивых девочек), но и даты рождения и предполагаемой смерти.

— Задержитесь после уроков, будет откровенный разговор, — сказала Мантисса и, не посмотрев даже на Людмилу Евсеевну, ушла.

Люся, бедная, вся покраснела от горя, и ее белая блузочка стала ярко-розовой. Мантисса была с Люсей на ножах и не считала нужным это скрывать. Мантисса — наша классная дама. Если ты ей сразу не показался, она медленно и постепенно начинает тебя изводить. Не нотациями, нет, и не напоминаниями, во сколько рублей ежегодно мы обходимся государству. Мантисса изводит нас разговорами. Семь потов сойдет, когда начнут из тебя вытаскивать клещами твой личный ответ на какой-нибудь общий вопрос вроде: «Ну, так как же, а?» Ты сидишь и сыреешь и прячешь глаза, а Мантисса смотрит на тебя сквозь очки не мигая и добросовестно ждет ответа. Всего у нее в арсенале три степени разговоров: откровенный, начистоту и по душам. Разговор по душам кончается, как правило, вызовом родителей. Начистоту я уже разговаривал — после третьей двойки по английскому языку. Нам троим предстоял откровенный разговор: поскучнее, но тоже красиво.

— Ну что вы такое? — сказала нам Мантисса. — Смотрю на вас, смотрю и не могу понять: что вы из себя представляете? Мантисса сидела за учительским столом, и вид у нее был действительно сокрушенный: словно она и в самом деле недоумевала, размышляя на эту горькую тему. Под ее выразительным взглядом мы и сами казались себе какими-то угрюмыми межпланетными выродками.

— Мы просто люди, — мрачно сказал Борька, потому что Мантисса ждала ответа. Такой у нее был способ выматывать: ждать ответа там, где ответа не может быть.

— В школе просто людей не бывает, — возразила Мантисса. — Есть активисты, есть отличники, есть хорошисты и есть никчемные люди. Возьмем хотя бы вас, Ильинский Сергей. — Мантисса сняла очки и посмотрела на меня в упор. Без очков она выглядела куда моложе и симпатичнее. — Ну, что вы такое, а? Что вы даете классу?

Даже для спасения жизни я не смог бы ответить на этот вопрос: я просто не понимал, к чему Мантисса клонит.

— Это надо у класса спросить… — буркнул Борька, но я ткнул его кулаком в бок, и он замолчал.

— Не нужны вы классу, Ильинский, — притворившись, что не слышала, ласково сказала Мантисса. — И Лахов не нужен, и без Мокеева, — она надела очки и уставилась на Шурика так, как будто видела его впервые, — и без Мокеева класс вполне обойдется. Хотите знать, почему?

Мы смотрели на нее исподлобья и молчали.

— Так хотите или вам все равно? — настаивала Мантисса.

Не дождавшись ответа, она вздохнула, полезла в портфель и принялась рыться в своих бумагах.

— Потому что вам не дорога честь коллектива.

Ну, уж тут-то мы совсем сникли. Такие фразы — как липучка для мух: прилипнешь к ним и будешь жужжать весь день, так и не сдвинувшись с места.

— Вы прекрасно знаете, что наш класс один из лучших в районе, — не прекращая своих поисков, озабоченно говорила Мантисса. — Мы не так уж далеки от того, чтобы стать самыми лучшими, то есть занять первое место по успеваемости, активности и дисциплине. С успеваемостью у вас пока все в порядке, и я рада, что вы не даете оступиться Мокееву. Дисциплина в последнее время тоже наладилась, — Мантисса испытующе взглянула на нас сквозь очки, и я подумал: неужели нашли-таки Борькину расческу? — а вот активность ваша… — С горестным вздохом Мантисса положила перед нами на первую парту раскрытую тетрадь: — Посмотрите сюда, здесь как на ладони ваше общественное лицо. Думается, комментарии излишни.

Общественное лицо представляло собой двойной листок в клетку, на котором по вертикали были написаны фамилии, а по горизонтали — виды выполняемых работ. Набор нагрузок был невелик: стенгазета «Родная школа», стенгазета «Наш класс», стенгазета «Крокодильчик», группа инструкторов, группа фотомонтажа и концертная бригада. Рядом с каждой фамилией в соответствующей графе стоял аккуратный крестик, иногда два крестика, реже три. Только наши фамилии оставались без крестиков, тут Мантисса была совершенно права.