Разноцветные шары желаний. Сборник рассказов

– Ну-у-у, всяко бывает, – протянула гостья, – но с тобой именно так. Ты же готова? Буквально, – она взглянула на крошечные старомодные часики на запястье, – три часа восемнадцать минут назад ты уверяла, что готова, это первое. А во-вторых и в-третьих, ты ленива, ни к чему не стремишься, ничего не хочешь. Что тянуть? Зачем жить?

– Я стремлюсь! – Мария Николаевна, часто сглатывая, проталкивала сухой ком в горле. – Я стремлюсь, – повторила она.

Отхлебнув из чашки остывшего чая, спохватилась, что ставила на стол всего одну чашку. Для гостьи. Из желудка поднялась волна отвращения, наполнив рот вязкой слюной, но Мария Николаевна продолжила, торопясь:

– Я в Париж хочу, на Эйфелеву башню! Что там ещё, в Париже? Сена…

– Не ври. Только сейчас придумала! Ни в какой Париж ты не хочешь!

Страшная гостья погрозила пухлым пальцем, похожим на опарыша. Мария Николаевна взгляда не могла отвести от этого пальца, и черви, омерзительные белые черви засуетились перед её глазами, как давеча окровавленные отрубленные руки.

– Нет! Нет! Мне рано! – кричала Мария Николаевна, мечась от окна к столу и обратно. Щёки её пылали, лопалась кожа на сухих губах. – Рано мне! У меня дел полно, пожить хочу!

– Ну-ка, ну-ка? – перебила гостья, подавив зевок, – какие такие дела? Я понимаю, картина у тебя стояла б незаконченной, или валялся недописанный роман, тогда можно было бы и отсрочить, а без причины …

– Я котёнка возьму с улицы, двух или трёх котёнков. Котят, в смысле. Я сироткам носочки свяжу к Рождеству! Мне б сыночка ещё разочек повидать! Пожалуйста!

Мария Николаевна молитвенно сложила руки, но дама кивала рассеянно и равнодушно.

– Рассчитывала ночку провести без забот, пораньше освободиться, так нет же! Упёрлась бабка! – пробормотала назвавшаяся Смертью себе под нос и схватила Марию Николаевну за руки холодными пальцами.

– Ну же! Узбогойся! Слышала, современные детки так говорят? Хочу тебя отвлечь, а то ты загналась совсем. Узбогойся! Боли не будет. Смотри на меня.

Она притянула Марию Николаевну к себе. Взгляд светлых, почти белых глаз с крошечным зрачком, размером не более точки, поставленной на бумаге шариковой ручкой, завораживал, не отпускал.

«Обкуренная, что ли? Наркоманка! Господи! Я пустила в дом сумасшедшую наркоманку!» Мария Николаевна в ужасе огляделась, словно только сейчас обнаружила странную женщину в чёрных одеждах и с белыми прозрачными глазами на своей кухне.

– Прочь! – завопила она. – Прочь! Прочь из моего дома!

Рывком выдернув руки, схватила незнакомку за рукав, потащила к выходу. Тщетно! Мария Николаевна толкала незваную гостью плечом, бедром, ткнула локтем в спину.

– Толстуха тяжеленная! – хрипела Мария Николаевна, – отъелась на дождевых червях!

И снова думала лихорадочно:

«Ты определись, Маша, если наркоманка, при чём здесь черви?! А, разберусь, мне б её только вышвырнуть!»

Заливисто зазвонил телефон. Мария Николаевна, вмиг потеряв всякую прыть, схватила его, уверенная, что звонит сын. Но её телефон молчал.

Тем временем незнакомка, степенно пригладила растрепавшиеся в минутной потасовке волосы и, покопавшись в складках своих одежд, извлекла чёрный мобильник-раскладушку.

– Могла б рингтоном похоронный марш поставить для аутентичности, – вырвалось у Марии Николаевны.

– Да. Срочно? Еду! – отрывисто кидала слова незнакомка. – Ладно, оставляю тебя пока, – повернулась она к Марии Николаевне как ни в чём ни бывало и захлопнула телефон. – Я другого на себя записала. Надеялась, успею. Вот не ожидала, что с тобой столько чикаться придётся. Ладно, живи пока. И вяжи носочки-то.

Мария Николаевна, собрав все силы, пихнула рыхлую толстуху за порог. Голова закружилась, и она повалилась на коврик у двери.

Снежная пыль, оседая, таяла на разгорячённом лице. Мария Николаевна очнулась. Белый расплывчатый блин колыхался над нею, постепенно приобретая очертания человеческого лица.

– Марь Николавна! Живая! Слава богу! Я «скорую» вызвала, сейчас приедет. Хорошо, вы на пороге упали, открыто было. Я на работу шла, увидела.

– Живи пока! Вяжи носочки! – грохотало в мозгу Марии Николаевны.