Разные дни войны (Дневник писателя)

- Что дважды два - четыре, этому человека научить легко. А научить его, чтобы он пошел и сознательно умер, - это другое.

Отзывается о каком-то из своих командиров:

- Начал излишне признавать свои умственные способности. Ну я его одернул, конечно.

Разговаривает по телефону с командиром полка:

- Вас много, а я один. В этом и есть вся история нашего искусства.

Устраивает нагоняй капитану, который явился к нему, раньше срока удрав из медсанбата. Тот оправдывается. - Надоели мне медсанбаты! Уже в пятый раз медсанбат. Теперь мне этот медсанбат как тюрьма.

- А где осколок? - спрашивает Козырь.

- Как где?

- Осколок, говорю, где? Вынули или в ноге?

- В ноге.

- А ты вот поезжай в медсанбат, пусть они тебе разрежут, вынут, и с документом вместе представь мне осколок, а то не поверю.

- Так если резать, это же на пять месяцев, - стоит на своем капитан. У меня тело хорошее, оно у меня быстро заживает. Зачем его резать?

Возникает разговор об адъютантах.

- У каждого своя страсть. Я вот, видите, адъютантов не держу. У меня адъютант не денщик и не холуй. У меня уж если адъютант, то офицер и помощник мой. У всякого человека своя блажь. Не люблю адъютантов-холуев. Был у меня адъютант Хмарский, старший лейтенант. Действительно адъютант!

Козырь рассказывает о том, как погиб этот Хмарский, и, хотя до этого почти спокойно рассказывал о гибели семьи, здесь у него навертываются слезы на глаза, и он вытирает их рукой.

- А теперь у меня в ординарцах, вот видите, мальчик, Ванюша. Такой культурный мальчик, даже языки знает. И вообще умненький.

Ванюша - маленький остроносый черноглазый мальчик, на вид лет двенадцати. Действительно, очень умный, бойкий, с детской непосредственностью влюбленный, очевидно, и в Козыря, и в войну, и в солдатскую дисциплину.

Козырь снова вспоминает о переправе через Прут.

- Через Прут наша дивизия перешла раньше отступавших румын.

В пятьдесят шесть лет еще нет ни одного седого волоса, но его мучают старые ранения, и он с раздражением говорит об этом:

- Двух ребер у меня нет. Как на машине еду, так ничего, а как на лошадь сяду - прямо скандал! И сплю - мучаюсь сидя. Два ранения в спину мешают лежа спать. У меня два пристрастия в жизни - война и сельское хозяйство. Я, командуя полком, кончил вечерний агрономический институт. После войны мне в армии неинтересно быть. Я после войны хочу заняться по-стариковски сельским хозяйством. Н-да!.."

На этом обрывается моя дневниковая запись о генерале Козыре.

Работая в Подольском архиве, я выяснил его дальнейшую судьбу на войне. Уже перед самым концом войны, под Брно, будучи заместителем командира стрелкового корпуса, он ночью заскочил на "виллисе" на ничейную землю и, попав под немецкий огонь, был убит. Заняться по-стариковски сельским хозяйством после войны не пришлось... Не довелось и узнать, что давно оплаканные жена и четырнадцатилетний сын не погибли, а были угнаны в Германию на подневольную работу, батраками, и в сорок пятом году возвратились на Родину.

Так вышло, что страницы своих записей о Козыре я прочел по радио и почти сразу же получил несколько писем от сослуживцев генерала, дорисовывавших облик этого самобытного военного человека. "...Козырь Максим Евсеевич был командиром нашей 232 Сумско-Киевской стрелковой дивизии, я же служил в ней в то время командиром батареи артполка. Козыря знал я и лично. Одно время моя батарея представляла что-то вроде подручной батареи при комдиве, хотя это и не было принято. Но генерал любил, чтобы замеченная лично им на поле боя цель сразу же была поражена, и сердился при любой задержке с вызовом огня. Этот скромнейший, самоотверженный, не щадящий себя человек производил на меня глубокое впечатление..." - писал мне из Казани Павел Петрович Лебедев.

"...В этой дивизии я был командиром разведроты и начальником штаба 794 полка. С Козырем приходилось встречаться часто и видеть его при самых разных обстоятельствах, съесть с ним, можно сказать, не один пуд соли. Должен признать, что все написанное Вами о нашем генерале - правда. То, что он говорил Вам, часто говорил и нам.

В своем дневнике Вы упоминаете о Беринском - командире саперного батальона. Ставлю Вас в известность: он здравствует и по сей день, проживает во Львове, преподает в институте..." - писал из Новосибирска Евгений Дмитриевич Головин.