Разные дни войны (Дневник писателя)

Я отвечаю, что кинопрокат, посылающий на фронт не то, что нужно, как видно, неправильно понимает кинопропаганду.

- Вот именно. Пропаганду! - сердится Дударев. - Меня уже поздно пропагандировать. Вы им это скажите.

Должно быть, тема эта занимает его уже давно и серьезно.

- Или вот еще, - продолжает он. - Был я на Западном фронте. Так вот там журнал "Смех" издавался. Кто-то там карикатуру поместил. Не помню, что было под ней написано, а изображены были повешенные. Какой же тут смех, когда людей вешают? Я им написал письмо, что нечего тут смеяться. Издавайте тогда журнал "Трагедия", будем знать, что читаем! Этот неожиданный для меня разговор перемежается обменом деловыми соображениями между Дударовым и командиром корпуса.

- Неважно сегодня идете, плохо... - говорит Мельников,

глядя на карту.

- Почему плохо? - ворчливо возражает Дударев. - Неплохо идем!

- Нет, плохо, медленно.

- Почему медленно? Прошли за день четыре-пять километров и еще пройдем. Ничего не медленно, - продолжает возражать Дударев все тем же ворчливым тоном.

- И все же надо нажать. Неважно действуете!

- Почему неважно? Тринадцать орудий взяли за утро. Вот, пожалуйста!..

Дударев с торжеством кивает на задрожавшее в эту минуту оконное стекло.

- Вот из немецких бьем, из захваченных 105-миллиметровых, на предельной дальности - и по немцам! А вы говорите, плохо...

- Ну ладно, кончайте разговор, Дударев. Давай нажимай!

- Я нажимаю, - не сдается Дударев, видимо привыкший противоречить начальству. - Вот я подтянул артиллерию и нажал. Сейчас пехота пошла. Артиллерию опять подтяну и опять нажму. А пехоте что ж одной, без артиллерии? Ведь нецелесообразно. Что же нахрапом лезть? Надо сперва подтянуть, потом бить, а потом идти. А потом опять бить и опять идти... Вот и будет все хорошо.

- Ну, давайте мне пункты для бомбежки, - приказывает командир корпуса, прекращая этот разговор.

- Пожалуйста!

Дударев быстро показывает несколько пунктов на карте, которую командир корпуса тотчас же передает начальнику штаба, чтобы тот связался с авиаторами. В это время Дударову звонят из полка.

- Так, - говорит он. - Хорошо!.. Молодцы!.. Ей-богу, молодцы! - И кладет трубку.

- Еще три 105-миллиметровых орудия в полной сохранности захватили. За день шестнадцать, значит. А вы говорите, плохо!

Снова звонит телефон.

- Огонь дать? - спрашивает Дударев. - Куда? По развилке дорог? А что? Отходят?.. Сейчас дадим.

Он с картой в руках поворачивается к начальнику артиллерии.

- Вот здесь у немца орудия скопились на конной тяге. Действуйте по этому перекрестку...

Еще один звонок по телефону. Начальник штаба полка доносит, что полк выдвигается вперед на Вильхву.

- Пусть в лобовые не ходит, - говорит Мельников. - Позвоните, прикажите им левей обходить.

- Не надо звонить, - говорит Дударев. - Они и так нацелены с самого начала левее.

Входит капитан и докладывает, что взяты пленные из новой немецкой дивизии.

- Конечно, - говорит Дударев, - подбрасывают силы. Этого надо было ожидать. Надо артиллерию подтянуть.

Через пять минут выясняется, что речь идет не о показаниях пленного, а о документах, взятых на убитом.

- Ну, тогда это еще не факт, что новая дивизия, - равнодушно говорит Мельников. - Может быть, просто кто-нибудь из вернувшихся в строй раненых. Немцы теперь всех подряд хватают, кто близко к фронту попал, и сразу на передовую. Затыкают дырки всем, чем способны. Такие номера дивизий могут оказаться, каких давно и на свете нет.

Мельников поднимается, чтобы ехать в соседнюю дивизию. Я тоже поднимаюсь. Мне сказали, что на окраине деревни находится с тремя своими танками командир Чехословацкой танковой бригады. И мне его было бы очень кстати повидать.

- Я еще заеду к вам, - говорю я Дудареву.

- Хорошо.

Я выхожу на улицу. Тут же, на задворках, за церковью, наши артиллеристы действительно лупят из немецких 105-миллиметровых, выкрашенных желтой краской орудий.

- А куда они бьют? - спрашиваю я у начальника политотдела.

- Наверно, по указанным целям, - говорит он, но все-таки, усомнившись, спрашивает младшего лейтенанта: - Куда вы бьете? Не по своим?

- Нет, нам цель дали.

- Кто дал?

- Начальник штаба артиллерии.

- А куда именно вы бьете? Лейтенант называет пункт, по которому он бьет, и добавляет, что пушки бьют почти на предельной дальности - восемь километров.

- Ну, если на восемь километров бьете, - говорит начальник политотдела, - тогда наших там, безусловно, еще нет. Как со снарядами?

- Немец бросил много снарядов.

- Тогда бейте.

Мы с Альпертом едем в самый конец деревни к танкистам.

- А у нас индюшка, - с торжеством говорит водитель.

- Какая индюшка?

- Голову ей свернул и в мешок положил. Завтра пожарим, - радуется он.

Что на это ответить? Бедная индюшка уже отдала богу душу и не в состоянии посоветовать своим братьям и сестрам "по перу" не попадаться на глаза распустившимся на трофейных хлебах водителям.

У самого последнего дома деревни встречаем чехословацкого танкиста со свежезабинтованной, подвязанной к шее рукой.

Спрашиваем его:

- Где командир бригады?