Разные дни войны. Дневник писателя. 1942-1945 годы.

Сорокасемилетний, на много лет моложе меня, пишущего сейчас эти строки, худой, резкий, стремительный, ни на что, ни на одну минуту не отвлекающийся и неспособный отвлечься от своего единственного дела – войны, – таким сохранился в моей памяти Конев ранней весны сорок пятого года.

Соблазн подробней поделиться воспоминаниями о таком человеке, как Конев, с которым я десятки раз встречался после войны, тем более велик, что у меня сохранилось после этих встреч немало достаточно подробных записей. Но, видимо, в данном случае в дневнике военных лет следует все-таки отказаться от подобного соблазна, оставив эту тему для одной из глав той книги «Послевоенные встречи», которую я уже давно начал и надеюсь через несколько лет закончить.

Глава двадцать восьмая

Записная книжка за 24 марта 1945 года.

…Наконец, еще раз перенесенное из-за погоды со вчерашнего дня на сегодняшний, начинается долгожданное наступление. На этот раз удар решено наносить со сравнительно глухого лесистого направления через город Зорау, перед которым вплотную стоят наши части.

После урока предыдущего неудачного наступления это готовили в большом секрете. Дороги под утро совершенно пусты, все уже давно растащено в стороны и замаскировано. Лишь у самой передовой на дороге, прикрытые утренней дымкой и замаскированные ветвями, стоят танки Чехословацкой бригады и полк наших самоходок. Их вывели сюда ночью.

Начало артподготовки назначено на 8.15. Звезды уже потухают, от окружающих болот, прудов и озер тянет сыростью. Туман, оторвавшийся от земли, поражает своей необычностью – он висит в воздухе на уровне 7-8 метров, словно на невидимых нитках подвешенная к небу громадная белая простыня.

Миновав танки и самоходки, сворачиваем налево и останавливаемся у трех кирпичных домов. Здесь помещается наблюдательный пункт корпуса. У решетчатого забора уходит дырка в землю. Щель с перекрытием в два ряда бревен, на всякий случай.

Передний край проходит примерно в километре. Впереди видна железнодорожная насыпь, в ней укрепились немцы. За насыпью – Зорау. Но его пока что скрывает туман.

Вхожу в маленькую комнату с несколькими плюшевыми стульями и никелированной кроватью. Командир корпуса генерал Мельников в распахнутом френче полулежит на кровати, подложив руки под голову.

– Вот валяюсь. Все готово. Делать нечего, жду.

Он присаживается на кровати. Мельников весь какой-то квадратный, с большой, наголо бритой головой и глубоким шрамом на лбу. У него квадратное туловище, тяжелое квадратное лицо и глуховатый спокойный голос. Но, несмотря на внешность, веет от него не угрюмостью, а какой-то солидностью, основательностью. На квадратном лице острые живые глаза.

Тут же в комнате сидят начальник штаба и начальник артиллерии. Все в состоянии томительного ожидания. То один, то другой выходит на улицу посмотреть погоду. Туман все еще не рассеялся, хотя день обещает быть хорошим.

– Раньше одиннадцати не рассеется, – угрюмо говорит Мельников. – Я еще вчера командующему это докладывал. Вчера тоже потом хороший день был, но рассеялось только к одиннадцати. Если раньше времени начнем, много снарядов зря покидаем.

Кто-то из присутствующих говорит, что лучше было бы вообще начинать в двенадцать или в час; тогда для немцев это непривычное время будет полной неожиданностью.

– По-моему, это и так для них будет неожиданностью, – говорит Мельников. – Я в этом убежден, что они пока ничего не знают.

Ведут себя ни тихо, ни громко, как обычно. Но вот снаряды даром покидаем, если начнем раньше, чем туман рассеется, вот это плохо будет.

Звонит Москаленко.

– Есть. Слушаю. Есть… – чему-то радуясь, говорит в трубку Мельников и кладет ее. – Отложено на час. Сейчас же сообщить всем, – оборачивается он к командующему артиллерией.

Потом снова хмурится и упрямо повторяет, что и в 9.15 все равно не рассеется. Не раньше, чем в одиннадцать.

Видимо, эта мысль его мучает, и разговор продолжает вертеться вокруг нее, пока не раздается новый звонок Москаленко. На этот раз, положив трубку, Мельников обращается к начальнику связи:

– А ну давайте немедленно выясните, у кого в корпусе позывные «Дуб», «Клен».

– У меня нет таких позывных, – не колеблясь, отвечает тот.

– Тогда выясните у всех приданных нам артиллерийских частей, у кого «Дуб», «Клен». Представьте себе, – говорит Мельников, когда начальник связи выходит, – какой-то мерзавец с этими позывными только что открытым текстом сказал по радио: «“Дуб”, я – “Клен”. Помни, что через пять минут начнется».

– По-моему, и у приданных нам артиллеристов нет таких позывных, – говорит начальник артиллерии.

– Черт его знает! – пожимает плечами Мельников. – Может быть, у соседей? Соседи раньше нас начинают, но опять-таки по времени не выходит. Через пять минут, значит, в 8.10… Не понимаю.

– Может, немцы провоцируют, – предполагает кто-то.

– Если провоцируют, плохо. Значит, беспокоятся…