Разные дни войны (Дневник писателя)

Впрочем, я сказал не совсем точно. Доля любопытства к этой - хочешь не хочешь - исторической фигуре у меня тоже есть. Но не оно то главное, что занимает меня в этой книге.

Главное другое - острое чувство реальности всего того, что нас ожидало, если бы мы не устояли тогда, в сорок первом году. Что ожидало бы в этом случае весь "район по эту сторону Урала", из которого раз в год для демонстрации величия "третьего рейха" должна была привозиться в Берлин "группа киргизов".

Вот что, оказывается, впоследствии ожидало тех людей, которым был адресован немецкий "Пропуск перебежчикам": "Предъявитель сего переходит линию фронта по собственному желанию. Приказываю с ним хорошо обращаться и немедленно накормить его в сборном пункте. Мы хотим вам помочь и вас освободить. Не проливайте зря свою кровь... Бейте комиссаров и жидов где попало, не исполняйте их приказаний" (и здесь и дальше орфография подлинников).

Вот что ожидало то мирное население, которому в листовке за подписью "командующий германскими войсками" сообщалось, что "германская армия ведет войну не против вас, а только против Красной Армии. Не бойтесь больше советской власти, ея дни сочтены, и вы никогда не попадете больше в ея руки. Прогоните и бейте ваших комиссаров, которые хотят вас поднять на партизанскую войну против нас, и не исполняйте их сумашчечших распоряжений".

Да, да, именно это! "Район до Урала" - огромное белорусское, русское, украинское гетто, "контролируемое германской администрацией", - вот что ожидало бы всех нас, если бы мы в 1941 году, захлебываясь кровью и на ходу учась воевать, не выполнили бы "сумашчечших распоряжений" Советской власти, в общем-то, сводившихся к тому, что лучше умереть стоя, чем жить на коленях.

И когда теперь некоторые немецкие генералы в своих сочинениях сетуют (проигравшие войну генералы вообще любят заниматься сетованиями, это для них нечто вроде вязания на спицах) на то, что во время русской кампании имело место "излишне жестокое" обращение с населением и военнопленными, то эти сетования недорого стоят.

За ними, как правило, стоят не столько доводы запоздалой гуманности, сколько соображения чисто военного порядка. "Излишне жестокое" обращение с населением и военнопленными, как выяснилось, не запугало, а ожесточило противника и невыгодно отразилось на действиях германской армии на Восточном фронте.

Немецкие генералы сетуют на содержавшийся в июльской речи Сталина призыв воевать не на жизнь, а на смерть, и на то, что, как они пишут: "Этот призыв - и отчасти здесь были виноваты сами немцы - нашел отклик в сердцах людей".

Они, видимо, склонны думать, что "излишняя жестокость", с самого начала проявленная ими на Восточном фронте, была преждевременной и психологически невыгодной; во всяком случае, ее не следовало проявлять в таких крайних формах до тех пор, пока действительно не будет бесповоротно занят весь "район до Урала".

Но Гитлер в 1941 году не намерен был считаться с этими несущественными в его глазах психологическими тонкостями. Его занимали великие стратегические цели: на первое время - захват всего "восточного пространства" до Урала.

И когда некоторые его генералы, в начале войны преследовавшие, в сущности, те же, что и он, только несколько более ограниченные, более разумно и последовательно спланированные цели, увидев, что дело плохо, попробовали отречься от него, то все-таки не они его, а он их отправил на тот свет. И сделал это с помощью других своих генералов, а точнее, большинства других своих генералов, которые, в противоположность некоторым его генералам, или, точнее, меньшинству его генералов, разделяли его цели до конца и в полном объеме.

В качестве иллюстрации к сказанному мне хочется привести несколько выдержек из документа, попавшего мне на глаза в связи с совсем другой темой.

Седьмого марта 1945 года, ровно за два месяца до конца войны, в Померании сдался в плен генерал вермахта Райтель.