В его словах чувствуются хладнокровие и привычка к тому, что на войне не все так получается, как хочется и как первоначально записывается в планах.
– Всеми силами не дойдем, а батальон сядет на танки и прорвется.
В двух котелках приносят еду, и мы наскоро перекусываем.
– Вот, черт его знает, почему-то нам из тыла рыбу не присылают. Прислали б хоть какую-нибудь селедку, чтобы мы об особенностях Советского государства не забывали. Селедка у нас хорошая, а мы о ней уже забыли. Я про икру не говорю! Селедку! Как раз на моем участке однажды венгерский командующий, генерал-полковник Миклош Бела, оказался, так он, пока у нас в дивизии сидел, все интересовался, не намерены ли мы венгров присоединить или оккупировать. А я ему и говорю: да что вы, нет у нас такой цели! Нам дай бог над самими собой поцарствовать как следует… В самом деле, зачем нам ваша земля? Уголь у нас есть, нефть есть, железо есть, алюминий есть… Каучука, правда, нет, так мы искусственный научились делать. А вдобавок еще икра наша, русская, говорю ему в заключение. «Да, – говорит, – прекрасная икра», – даже облизнулся. Ему расхвастался, а сами уже полгода селедки не видим. Даже написать об этом куда-нибудь захотел!
В конце пятиминутного обеда опять звонок, Дударев подходит, и хотя я, слушая на фронте телефонные разговоры, часто по первым же словам, по интонациям, по разговорчивости или молчаливости догадываюсь, откуда звонят человеку, снизу или сверху, и если сверху, то какой именно начальник, на этот раз на протяжении всего разговора так и не могу попять, кто говорит с Дударевым. Он разговаривает своим обычным независимым тоном, голос его совершенно не меняется.
– Так точно, Дударев. Никак нет. Почему плохо? Нет, неплохо воюем. Шестнадцать орудий взяли. В полной исправности. И прошли пять километров… Да, буду двигаться вперед. С утра двигал. Сейчас дообедаю и опять двигать буду. Есть. Ну, что ж Еременко, моя дивизия свою задачу выполняет… Есть. Есть, буду знать!.. Есть… – повторяет он. Видимо, ему хочется как можно скорее положить трубку. – Есть… понимаю… есть!
Положив трубку, он садится за стол, отправляет в рот последний кусок котлеты, одним махом проглатывает стакан компота и, уже вставая, говорит:
– Москаленко звонил. Новый командующий фронтом, оказывается, теперь Еременко. Говорит: «Еременко тебе покажет!» Ну а что он мне покажет, если все идет нормально?
В его голосе ни тени страха или волнения.
– До свидания, увидимся.
– Само собой…
Я ухожу от Дударева и, встретив Альперта, еду с ним на НП корпуса, где, как удостоверился Альперт, действительно находится Москаленко.
Москаленко сидит на НП вместе с Епишевым и начальником Штаба 95-го корпуса, спокойным украинцем полковником Шубой. Я здороваюсь.
– А вы знаете, что ваш приятель-то уезжает? – говорит мне Москаленко.
По своему содержанию фраза звучит иронически, но в тоне, которым она сказана, иронии нет.
– Кого вы подразумеваете? – спрашиваю я.
– Петрова.
– Да, я знаю, что он уезжает, – говорю я.
– Еременко теперь.
Я молчу.
– Да, – после паузы говорит Москаленко, который, как мне в последнее время казалось, был во многом не согласен с Петровым, в душе винил его за неудачу предыдущего наступления и хотя и отдавал ему должное как человеку, но был недоволен им как командующим фронтом. – Неудачно у нас выходит, неудачно! Посреди наступления все меняется. Уже все в одном направлении разработали, а теперь новые планы появятся, новые направления… Неудачно! – в третий раз повторяет он. – Не вовремя! – И, поворачиваясь к полковнику Шубе, переходя с меланхолического тона на недовольный, говорит: – Все-таки мало вы сегодня прошли.
– У нас трудный участок, – спокойно отвечает Шуба.
– Это верно, – соглашается Москаленко. – Участок трудный без дорог. Хотя вы, конечно, не моргали, а чужие дороги заняли своей артиллерией – и у правого, и у левого соседа, – так что в смысле дорог у вас с ними так на так вышло. Хотя участок верно трудный.
Он спрашивает, когда в корпусе намерены закончить посадку десанта на танки. Шуба докладывает.
– Учтите, – говорит Москаленко, – пока что вам до Одера ближе, чем соседям. Посмотрите на карту. Видите, как он сам навстречу вам изгибается, подходит? Вы должны первыми дойти. А идете все-таки плохо… Вот Бондарев свой корпус за ночь перебросил с одного участка на другой, а уже больше вашего сегодня занял. И это после ночного марша… А ну-ка, вызовите мне авиаторов.
Ему вызывают авиаторов, но слышимость плохая. Тогда он начинает кричать, чтобы ему дублировали.
– Дублируйте… Девушка, девушка… Ты меня слышишь? – почти жалобно взывает он. – Передавай. Вызываю авиацию.
Он звонит назад, в глубокий тыл, а пункты, которые он отмечает на карте, подчеркивая их карандашом, совсем рядом с деревней Поломя, где он сидит.
– Передавай, – говорит он, – и повторяй!
Девушка передает и повторяет ему заковыристые польские и немецкие названия деревень.