Разные годы

К реке вышел сержант Тихон Ковшов со своей пушкой, а за ним и сержант Исман Насибулин со своими пушкарями — наводчиком Краюшкиным, заряжающим Сережкиным и правильным Гордейчуком. Их пушка пришла сюда из Сталинграда, они поклялись ее довести до границы. Для них это было жизненной целью, и вот они достигли ее. Они дрались с врагом всю войну, и все ту же пушку, под тем же номером — «девяносто четыре девяносто два» — они привели к Западному Бугу. Краюшкин пытается подсчитать, сколько дорог и тысяч километров ими пройдено, сколько снарядов они выпустили, хочет вспомнить, как хорошо служила им их спутница. Но Сережкин, молодой токарь-москвич, его перебивает — предстоит дальний, тяжелый путь — врага надо добить и еще рано подсчитывать путь, оставшийся позади.

К берегу Западного Буга вышли казаки, дравшиеся на реке Десна, уже на подступах к границе, выдержавшие там немало контратак. Теперь они спешились и прячут коней — к северу и к югу от них еще идет бой. Сюда же подошла и пехота генерала Батова, «царица полей», названная здесь «царицей победы», проделавшая от Днепра 500-километровый поход, полный напряжения и жестоких боев.

К границе подтягивается вся армия с ее техникой, и тогда хочется, чтобы здесь хоть на миг очутились те труженики Урала, Сибири, Поволжья, все, все, кто снарядил наши войска с такой заботой в ее далекий и героический путь.

Я упомянул о пушке — она прошла с боями от Волги до Буга. Но дело не в пушке, а в ее людях. Хоть воюют они без отдыха и прошли через самые жестокие сражения, какие только знала человеческая история, но теперь, к границе, они подошли не ослабленные, не согбенные под бременем войны, а еще больше окрепшие, закаленные, ощущающие свою внутреннюю силу. Они устраиваются на ночлег, ужинают, закуривают, обсуждают свои домашние дела, уже не замечая, что их обстреливают или что где-то вблизи рвутся снаряды.

Теперь люди спускаются к реке, еще кипящей от взрывов бомб и снарядов, Ковшов набирает воды в флягу и возвращается к пушке. Уже пожилой повозочный лежит у ящика со снарядами и при виде Ковшова поднимает голову.

— Где тут, Ковшов, наши люди держались осьмнадцать дён — далече ли? Ишь ты — обнаковенная земля, а как уцепились, что те дубы… Должно быть, с крепким корнем люди были. Не спишь, Ковшов?

— Вот мы к ним и возвратились, — ответил Ковшов.

Они не упоминали, что принесли с собой к Западному Бугу ту же доблесть, то же бесстрашие, тот же дух бессмертного подвига, которые в первые же минуты войны взметнулись здесь в сердцах советских воинов. Это всем им казалось само собой разумеющимся, потому что они вернулись к границе через Сталинград, Орел, Днепр, Бобруйск и Барановичи, а для этих простых советских солдат — это были не только битвы или этапы тяжелого пути, а и жизненные вехи, потребовавшие и усилий, и крови, и мук, и напряжения. И для этих людей нашей армии граница была не только в той линии, которая проходит здесь, по берегу Западного Буга. Эта линия проходит теперь, как и у тех павших пограничников, сквозь сердца и кровь тысяч и тысяч людей, живущих на советской земле — и на Буге, и на Днепре, и на Волге, и на Амуре. А сердце и кровь нашего народа оказались неприступными. И в этом крепость государственной границы СССР.

1-й Белорусский фронт, 1944

ЛИДОВ

Петр Лидов вступил в войну в тот час, когда мы даже не знали о начале войны. Это было ранним утром 22 июня 1941 года в Минске, где Лидов в то время находился в качестве корреспондента «Правды». В этот утренний час фашистские самолеты пытались прорваться к Минску, и Лидов сразу же поехал к летчикам, чтобы выяснить, что произошло. Утром же он передал свое первое сообщение в «Правду». Он стал военным корреспондентом и с тех пор шел с нашей армией трудным, напряженным путем, отдавая своей работе журналиста-правдиста все силы, знания, опыт, талант. А в канун третьей годовщины войны, в ночь на 22 июня 1944 года, Петр Лидов отдал этому великому делу и свою жизнь.

О Лидове мало знали. Он был человеком сдержанным, немногословным, а на войне люди говорят еще меньше, чем обычно. Тот, кто хоть раз побывал в тяжелой переделке, кто прошел по той узкой тропинке, о которой обычно говорят: «чуть-чуть не погиб», тот не любит рассказывать ни о войне, ни о всех опасностях, которые он преодолел.

Лидов не раз попадал под огонь, не раз испытал это знакомое воину «чуть-чуть», но вспоминать об этом не любил. Может быть, это было своеобразным проявлением его мужества, внутренней собранности.