Разные годы

За последние годы гитлеровцы соорудили глубокие бетонные огневые гнезда по обеим сторонам шоссе Седлец — Варшава. На восточном берегу Вислы у Праги они создали укрепленную полевую позицию — по фронту в шестьдесят километров, а в глубину в тридцать километров. Это наиболее оборудованный и законченный рубеж обороны в Польше. Фашисты держали эти позиции под покровом тайны, и всех своих рабов, согнанных сюда со всей Польши, они уничтожили, умертвили током высокого напряжения у колючей проволоки, тем самым испытав ее «адскую силу», или же сожгли их в лагерях уничтожения — в Майданеке и в Освенциме.

Вся линия обороны под Варшавой: Модлин — Прага — Отвоцк — Демблин высоко оценивалась оккупантами именно потому, что она связывалась единой системой огня, дорог и баз снабжения — они давали возможность маневрировать силами, а отдельные звенья укреплений объединялись общей крепостной цепью. Генерал-фельдмаршал Модль назвал эту цепь барьером, в надежных фортах которого лежит ключ к Германии. Я вспомнил об этой фразе, когда приехал в Демблин, а потом в Отвоцк, к предместьям Варшавы, миновав форты, линию укреплений, взорванную и спутанную колючую проволоку, эскарпы и надолбы — уничтоженные, разрушенные и просто обойденные нашими войсками. Конечно, можно дни и ночи испытывать в лабораториях бетон и сталь особой крепости, сгонять тысячи и тысячи людей и их трудом превращать влажную прибрежную землю в позицию, кажущуюся неприступной, но все это оказывается пустышкой, если упустить из виду главное — крепость человека. Того самого советского человека, чьи воля и сердце оказались сильнее танков и бомб под Москвой, в Сталинграде, под Орлом, — теперь он ведет бои у стен Варшавы.

Фашисты не представляли себе, что вся их цепь укреплений в такой короткий срок распадется на отдельные звенья, пусть мощные, но разрозненные. После захвата Люблина наши войска нанесли стремительный и смелый удар на Демблин. Войска генералов Дубового и Веденеева зашли во фланг укрепленной линии Модлин — Прага — Отвоцк — Демблин. Потом повернули на север и завязали бои в отвоцких дачах, захватили город Отвоцк и оказались у Праги. Таким образом у врага была отвоевана почти половина тех бетонированных гнезд, артиллерийских точек, казематов, всех хитроумных преград, созданных на пути к Висле и Варшаве. Фашисты не представляли себе, что мотоциклисты подполковника Мурачева ворвутся в Отвоцк с юга, где, как им казалось, их оберегает Демблин.

Дважды я был в Отвоцке вместе с ближайшим помощником Мурачева — майором Нехорошковым. Он останавливался у валов, дотов, артиллерийских гнезд, линий эскарпов, колючей проволоки, у бетонированных казематов и окопов — наши воины оказались крепче их. Из курортного городка Отвоцка, по дороге, где еще сохранилась надпись на немецком языке — «Варшава — 22», мы поехали к Праге. В тот день наши войска, наступавшие от Седлеца, ворвались в центр оборонительных сооружений под Варшавой. Фашисты бросили сюда все свои силы из Праги, они атаковали наши позиции полками пехоты и сотней танков, в воздухе наши истребители дрались с бомбардировщиками врага, артиллерийский гул сотрясал польскую землю. Наши орудия обрушились всем своим огнем на вражеские танки, которые прорвались вперед. То был день высокого напряжения, и майор Протасов, в чьем блиндаже мы находились, перенесший все испытания войны, выходил с биноклем на наблюдательный пункт с чуть-чуть заметным волнением. Он знал, как все наши воины, дравшиеся у стен Варшавы, что здесь решается нечто большее даже, чем судьба Варшавы — здесь стучится в сердце Польше великая и истинная свобода. И во имя нее Протасов и его воины-артиллеристы не спали три ночи, во имя нее погиб молодой волжанин Иван Казанков, искусный наводчик, подбивший на рассвете три танка «тигр». К вечеру Протасов доложил в штаб корпуса: «Отбили». Потом он пошел к батареям, где люди, прижавшись к орудиям, спали, лишь дежурные пушкари вглядывались в наступавшую тьму. И хоть в любую минуту артиллеристов мог разбудить призыв: «К бою», хоть вражеский огонь не стихал и снаряды рвались то впереди, то позади их — они спали крепким солдатским сном, как будто они находились в глубоком и тихом тылу.

В полночь они вновь отражали атаки и никто из них не отдал врагу ни клочка польской земли, уже омытой русской кровью.

Битва у стен Варшавы продолжается, и героизм, душевное напряжение и стойкость, с которыми дерутся здесь советские люди, никогда не забудутся польским народом.

Я был здесь на празднике «Дня польского солдата». По улице деревни шли наши воины — они двигались к Варшаве. Им бросали цветы, и поляки выбегали на дорогу и кричали: «Слава русским солдатам, дерущимся за Варшаву».

Этот клич исходил из глубины народного сердца, теперь познавшего сладость и величие свободы.

3