Разоблачение. Повести, рассказы, стихи, пьесы, статьи

Тот, кто совершал автомобильные поездки на Кавказ или в Крым, в Прибалтику или Минск, знает, сколько часов, а то и суток приходилось тратить на пустяшный ремонт машины, — запись в очередь, скандалы, надменная снисходительность мастеров, получающих зарплату, вне зависимости от того, доволен клиент или костерит его на чем свет стоит. Тот, кто любит путешествовать, знает, что такое ночевка на обочине дороги, с примусом под дождем: гостиницы недосягаемы — их крайне мало, автокемпингов — тоже, в дома не пускали — «фининспектор замучает, нельзя». Отныне — можно.

Сразу же возникает вопрос: как путешественники узнают о пансионатах и станциях индивидуального автосервиса?

Предвижу крутые действия ретивых администраторов против вывесок на обочинах дорог: «надо согласовать, получить разрешение свыше, утвердить, провести сквозь инстанции». Допускаю, что реклама будет некрасивой, — мы этому не были учены, все приходится начинать с чистого листа. Следовательно, перед отделами культуры исполкомов встает вопрос об организации службы «реклам и объявлений». Кстати, именно на этом поприще могут проявить себя художники, особенно молодые — новый закон разрешает такого рода деятельность, только б ей не мешать, не мучить ее. Надо бы уже заранее, сейчас, зимою, подумать, как пригласить путешественников в пансионат или станцию автосервиса, или в мастерскую кустарного про­мысла, где можно купить сувенир, связанный с данным конкретным местом, — это ли не одна из форм патриотического воспитания людей?! Коллекция такого рода сувениров в доме — память о полюбившихся местах страны, а память — одно из важнейших слагаемых патриотизма.

СТАТЬЯ

1989 год

Когда советское телевидение передало на прошлой неделе кадры о том, как миллион жителей Берлина стоят в очереди на Чек Пойнт Чарли, чтобы прогуляться по западным секторам «фронтового города», только наивным политикам и посредственным литераторам это событие могло показаться неожиданным и экстраординарным. Государство подобно живому организму. Каждый организм подвержен заболеваниям — от простуды до рака. Я, хоть я и не являюсь доктором, поставил диагноз тяжкого заболевания ГДР достаточно давно, когда работал в Берлине, собирая документы к моему роману «17 мгновений весны». (Он только что издан в Лондоне и Нью-Йорке Джоном Калдером.) Более всего меня потрясла тогда мелкая, казалось бы, деталь: в Бабельсберге, на киностудии «Дефа», да и в ряде издательств и редакций на стенах были сохранены таблички нацистских времен с готическим шрифтом: «Раухен полицайлих ферботен»

— «Полиция запрещает курить» — просто и страшно. Роман «17 мгновений весны» был издан практически во всех странах, кроме разве ГДР, ну и, по­нятно, Румынии и Албании. Объяснение? Там, как и в моей стране, было две программы объяснений: одно — для номенклатуры, другое — для плебса, то есть «трудящихся». «Нацистские главари слишком человечны, люди Аллена Даллеса — неестественно интеллигентны и воспитанны. Такая литература, тем более кино, есть проявление буржуазного объективизма, который народ ГДР не приемлет, как чуждый духу социалистической идеологии».

В 68-м году, в разгар студенческих беспорядков, когда еще только зарождалась идея создания «Роте Армее Фракцион», созданная вскорости Ульрикой Майнхоф и Баадером, я впервые перешел стену на Чек Пойнт Чарли. Я оказался в Западном Берлине и провел две недели в «Репабликэн клаб», где собирались левые радикалы, требуя размозжить свиные головы империализма, захватить власть и, следуя указаниям великого вождя и стратега Мао Цзедуна, приступить к строительству коммунизма на Западе. Именно там я впервые увидел белые, остановившиеся глаза тех, кто, сжимая в руках цитатник

Мао, то и дело затягивался марихуаной. Перед этим я был во Вьетнаме — писал корреспонденции и с севера и с юга, и видел, как погибали американские солдаты — не столько от партизанских пуль, сколько от наркотиков. Когда я увидал в Западном Берлине механику стратегии превращения наркотиков в оружие идеологической борьбы, я обсуждал этот вопрос с людьми из Восточного Берлина: над моими опасениями посмеивались: «Теперь, после того как поставлена граница (Берлинская стена), нам это не страшно». Доводы не действовали. «У нас нет социальной базы для наркомании, это бич для капитализма, общества социального неравенства»... Власть догмы страшнее язвы. Метастазы исподволь разъедают организм угодной ложью, советы доктора объявляют паникой, болезнь прогрессирует, финал неизбежен. Я тогда написал статью о гибельной опасности леворадикального движения за стеной под названием «Жаркое лето в Берлине», увы, моя газета эту статью не напечатала, — «слишком резко, друзья в Берлине могут нас неверно понять».