Разоблаченная Изида. Том 2. С комментариями

«Иди, охотник, по милости моей на Небеса, обитель богов… Затем блистательный Кришна, соединившись со своим собственным чистым, духовным, неисчерпаемым, непостижимым, нерожденным, неуничтожаемым, нетленным и вселенским Духом, который и Васудэва – одно, – покинул свое смертное тело и… он стал Ниргуна[1146]».

Не есть ли это первоисточник повествования о Христе, прощающего разбойника на кресте и обещающего ему место на Небе? Такие примеры «требуют исследования, в отношении их происхождения и значения, настолько предшествовавших христианству», – говорит д-р Ланди в «Монументальном христианстве» и все же ко всему этому добавляет: «Я считаю, что идея о Кришне, как пастухе, старше, чем любое из них (“Евангелие о детстве” и “Евангелие от Иоанна”) и является пророчеством о Христе» (с. 156).

Факты, подобные этим, очевидно, послужили впоследствии благовидным предлогом, чтобы объявить апокрифическими все такие труды, как, например, «Наставления», которые уж слишком ясно являли полное отсутствие какого-либо раннего авторитета для доктрины искупления. «Наставления» почти не расходятся с «Евангелиями», но совершенно расходятся с догматами церкви. Петр ничего не знал об искуплении, и его почтение к мифическому отцу Адама никогда бы не позволило ему допустить, что этот патриарх согрешил и был проклят. По-видимому, также александрийские теологические школы не знали этой доктрины; не знал [ее] и Тертуллиан; также ее не обсуждает ни один из наиболее ранних отцов церкви. Филон рассматривает историю Грехопадения как символическую; Ориген смотрел на нее точно так же, как Павел – как на аллегорию[1147].

Хотят они того или нет, христианам приходится верить в повествование об искушении Евы змеем. Кроме того, Августин оптимально высказался по этому предмету:

«Бог по Своей вольной воле, – говорит он, – заранее отобрал определенных людей, независимо от предвиденной веры или добрых деяний, и непоправимо предопределил одарить их вечным счастьем, тогда как других Он таким же образом обрек на вечное осуждение!!» (De dono perseverantae)[1148].

Такие же отвратительные воззрения на пристрастность и кровожадность Бога обнародовал Кальвин.

«Человеческое племя, испорченное в корне грехопадением Адама, несет на себе вину и слабость первородного греха; искупление его может быть достигнуто только через воплощение и искупительную жертву; в этом искуплении только милость, оказываемая избранникам, может сделать душу участницей; и такая милость, раз она дана, никогда не теряется; это избрание может исходить только от Бога, и оно включает только часть человеческого племени: остальные же предоставляются погибели; избранничество и погибель (horribile decretum) оба предопределены в божественном плане: этот план – закон, и этот закон вечен и неизменен… оправдание достижимо только верою, и вера есть дар Божий».

О, божественная справедливость, как кощунственно обращались с твоим именем! К несчастью для подобных спекуляций, веру в умилостивляющее действие крови можно проследить до самых древних обрядов. Едва ли найдется народ, который не знал бы этого. Все народы приносили животные и даже человеческие жертвы богам в надежде предотвратить этим общественное бедствие, путем умиротворения гнева какого-то мстительного божества. Имеются примеры греческих и римских военачальников, приносивших свои жизни в жертву просто ради успеха своих армий. Цезарь на это жалуется и называет это галльским суеверием.

«Они предают себя смерти… веря, что если жизнь не будет отдана за жизнь, то бессмертные боги не могут быть ублажены», – пишет он.