Разоблаченная Изида. Том I

«Этот символ», – говорит он, – «призывает к благоразумию». Он указывает на «неуместность употребления резких слов по отношению к человеку, полного огня и гнева, на вред спора с ним. Ибо часто невежливыми словами вы возбуждаете невежественного человека, от чего страдаете сами… Гераклит также свидетельствует об истине, скрытой в этом символе, ибо он говорит: „Трудно побороть гнев, но что бы то ни было, это следует делать для искупления души“. И правильно он говорит это. Ибо многие, дав волю своему гневу, изменили состояние своей души и предпочли смерть жизни. Но правильно управляя своим языком и сохраняя спокойствие, ты создашь дружбу из раздора, огонь гнева будет потушен, и вы докажете, что вы сами не лишены ума» [75].

Иногда у нас возникали опасения; мы ставили под сомнение беспристрастность нашего собственного суждения, нашу способность к вызывающей уважение критике трудов таких гигантов, как некоторые из современных философов – Тиндаля, Гёксли, Спенсера, Карпентера и некоторых других. В нашей неумеренной любви «к людям далекого прошлого», мудрецам старины мы всегда опасались преступить границы справедливости и не воздать должного тому, кто это заслуживает. Постепенно мы отделались от этих опасений перед лицом неожиданно полученного подкрепления Мы узнали, что мы являемся лишь слабым эхом общественного мнения которое, хотя и подавлено, но иногда прорывается в хорошо написанных статьях, рассеянных по всей периодической прессе нашей страны. Одна из таких статей помещена в «Национальном квартальном обозрении» за декабрь 1875 г., под заглавием «Наши сенсуальные современные философы». Это очень талантливая статья, бесстрашно рассуждающая о претензиях некоторых наших ученых на новые открытия, касающиеся природы материи, человеческой души, ума, вселенной; каким образом возникла вселенная и т. д.

«Религиозный мир был сильно удивлен», – говорит автор, – «и немало возбужден высказываниями таких людей, как Спенсер, Тиндаль, Гёксли, Проктор и некоторых других той же школы».

Охотно признавая, как много наука обязана каждому из этих джентльменов, автор тем не менее «весьма настойчиво» отрицает, что они сделали какие-либо открытия. Ничего нового нет в их рассуждениях – даже у самых прогрессивных из них – ничего, что не было бы преподано в той или иной форме тысячи лет тому назад. Он вовсе не говорит, что эти ученые

«выдвигают эти теории как принадлежащие им открытия, но они оставляют факты в таком виде, что эта принадлежность им этих открытий подразумевается, а остальное доделывают газеты… Публика, у которой нет ни времени, ни склонности проверять факты, воспринимает на веру сказанное в газетах… и ждет, что будет дальше!

…Предполагаемые авторы таких поразительных теорий подвергаются нападкам в газетах. Иногда подвергающиеся таким нападкам ученые начинают защищаться, но мы не можем припомнить ни единого случая, когда ученые откровенно заявили бы: «Господа, не сердитесь на нас, мы просто перекроили предания, почти такие же древние, как горы»». Это была бы простая истина; «но», – продолжает автор статьи, – «даже ученые и философы не всегда могут устоять против соблазна поддержать какое-либо мнение, которое, по их рассуждению, должно им обеспечить ниши среди бессмертных имен».[183]

Гёксли, Тиндаль и даже Спенсер в последнее время стали великими оракулами, «непогрешимыми папами», по догмам протоплазмы, молекулам, первоначальным формам и атомам. Они пожали больше пальмовых веток и лавровых венков за свои великие открытия, чем было волос на голове у Лукреция, Цицерона, Плутарха и Сенеки. Тем не менее, труды последних кишат идеями о протоплазме, первоначальных формах и так далее, не говоря уже о Демокрите, который был прозван атомным философом. В том же самом «Обозрении» мы находим нижеследующее поразительное обличение: