Разоблаченная Изида. Том II

В назначенный день, во второй половине дня младенец был принесен в вихару и оставлен в вестибюле или в приемной комнате, так как К. не полагалось заходить дальше во временное святилище. Затем младенца поместили на лоскуте ковра в середине комнаты; всем посторонним велели выйти; двух «монахов» поставили у входа, чтобы не допускать вторжения кого-либо. Затем все ламы уселись на полу спинами к гранитным стенам так, что каждый был отделен от младенца пространством по меньшей мере в десять футов. Глава уселся в самом дальнем углу, где «викарий» постелил для него квадратный кусок кожи. Один только м-р К. поместился около самого младенца и следил за каждым движением с пристальным вниманием. Единственным условием, требуемым от нас, было соблюдение строгого молчания и терпеливое ожидание развертывания событий. Ясный солнечный свет лился в открытую дверь. Постепенно «Глава» впал в состояние, которое казалось глубокой медитацией, тогда как другие, после краткого заклинания, внезапно замолкли и выглядели так, как будто они все совершенно окаменели. Было угнетающе тихо, и гуканье младенца было единственным слышимым звуком. После того как мы так просидели немного времени, движения конечностей младенца внезапно прекратились, и его тело, казалось, стало неподвижным. К. напряженно следил за каждый движением, и оба мы, обменявшись быстрым взглядом, остались довольны тем, что все присутствующие сидели неподвижно. Глава, устремив свой взгляд на землю, даже не глядел на ребенка; бледный и бездвижный, он скорее был похож на статую талапоина, погруженного в медитацию, чем на живое существо. Вдруг, к нашему великому замешательству, мы увидели ребенка, не то чтобы встающего, но как бы резко поднятого в сидячее положение. Еще несколько рывков и затем, точно автомат, приведенный в движение скрытыми проволоками, этот четырехмесячный младенец встал на ноги! Вообразите наше замешательство, а для м-ра К. — ужас. Ни одна рука не была протянута к нему, ни одно движение не совершено, ни слова вымолвлено; и все же грудной ребенок стоял прямо и твердо, как мужчина!

Остальную часть описания мы приведем из копии записок, написанных по этому поводу самим м-ром К., в тот же вечер, и данных нам на тот случай, если они не дойдут до места назначения, или писателю не удастся увидеть что-либо больше.

«После минуты или двух колебания», — пишет К., — «младенец повернул голову и взглянул на меня с выражением такой разумности, что это было просто страшно! У меня мороз пробежал по коже. Я щипал свои руки и кусал губы чуть ли не до крови, чтобы убедиться, что я не сплю. Но это было только начало. Это чудотворное создание, как мне казалось, сделало два шага по направлению ко мне, снова приняло сидящую позу, и, не спуская с меня глаз, повторяло, фразу за фразой, на языке, который, как я полагал, был тибетским, те самые слова, какие, как мне до этого объяснили, обычно произносятся при воплощениях Будды, начиная с: «Я — Будда; я старый Лама; я его дух в новом теле», и т. д. Я ощутил действительный ужас; волосы встали дыбом и кровь застыла. Хоть убей меня — я не мог выговорить ни слова. Тут не было ни трюкачества, ни чревовещания. Губы младенца двигались, и глаза, казалось, заглядывали мне в самую душу с выражением, которое заставило меня думать, что то было лицо самого Главы, его глаза, его взгляд, на что я уставился. Как будто его дух вошел в это маленькое тело и теперь смотрел на меня через прозрачную маску детского лица. Я почувствовал головокружение. Младенец потянулся ко мне и положил свою маленькую ручку на мою. Я вздрогнул, точно ко мне прикоснулись горячим углем, и, не будучи в состоянии больше выносить эту сцену, закрыл лицо ладонями. Это было только на одно мгновение; но когда я отнял руки, маленький актер уже превратился в хныкающего младенца, лежащего на спине, и немного спустя пустился в истошный плач. Глава же вернулся в свое нормальное состояние, и последовала беседа.

Только после ряда подобных экспериментов, длившихся более десяти дней, я осознал тот факт, что я видел невероятный, поразительный феномен, описанный некоторыми путешественниками, но всегда объявляемый мною обманом. Среди множества вопросов, оставшихся без ответа, несмотря на мой перекрестный допрос, Глава обронил каплю информации, которую нужно рассматривать, как очень значительную. «Что случилось бы», — спрашивал я через шамана, — «если в то время, когда младенец заговорил, я, в момент безумного страха, при мысли, что дитя это — „Дьявол“, убил бы его?». Он ответил, что «если бы этот удар не был мгновенно смертельным, то был бы убит только ребенок». «Но», — продолжал я, — «предположим, что он был бы молниеносен?» «В таком случае», — ответил он, — «вы убили бы меня тоже»».