Разоблаченный любовник (Др. изд.)

Проклятье, у них нет ничего съестного ни в холодильнике, ни вообще на кухне.

Джойс прижала Шона к себе и помчалась по коридору, увертываясь от тележек с едой и инвалидных кресел. По крайней мере, Шон сейчас спал, и его уже несколько часов не тошнило. Иметь дело с капризным заболевшим малышом и больной матерью одновременно – это больше, чем Джойс могла выдержать. Особенно после такого дня.

Она постучала в дверь палаты матери, затем вошла. Одель сидела на кровати, листая «Ридерз дайджест».

– Привет, мам, как себя чувствуешь?

Джойс подошла к креслу, обитому искусственной кожей, стоящему около окна. Она села, и сиденье жалобно пискнуло. То же самое сделал Шон, проснувшись.

– Я в порядке.

Одель приятно улыбалась. Ее глаза были безжизненными, как темный мрамор.

Джойс посмотрела на часы. Она посидит минут десять, затем заскочит в «Стармаркет» по дороге домой…

– Прошлой ночью у меня был посетитель.

– Правда, мам?

…и запасется провизией на неделю вперед.

– И кто это был?

– Твой брат.

– Тедди?

– Буч.

Джойс замерла. Потом решила, что у матери галлюцинации.

– Это просто здорово, мам.

– Он пришел, когда никого рядом не было. С наступлением ночи. И привел свою жену. Она такая хорошенькая. Он сказал, что они венчаются в церкви. В смысле, они уже муж и жена, но это по ее религии. Забавно… я так и не поняла, кто она. Может быть, лютеранка?

Определенно, галлюцинации.

– Замечательно.

– Он теперь выглядит как его отец.

– Да неужели? Я-то думала, он единственный не пошел в папу.

– Как егоотец. Не ваш.

Джойс нахмурилась.

– Извини, что?

У матери на лице появилось мечтательное выражение, она выглянула в окно.

– Я когда-нибудь рассказывала тебе о буране шестьдесят девятого года?

– Мам, вернемся к Бучу…

– Мы все застряли в госпитале, медсестры и доктора. Никто не мог ни прийти, ни уйти. Я пробыла там два дня. Боже, твой отец так огорчился, что ему одному пришлось заботиться о детях.

Внезапно Одель словно стала на много лет моложе и заговорила уверенно, ее взгляд прояснился.

– Там был один хирург. О боже, такой… не похожий ни на кого. Он был главным в отделении хирургии. И очень важной персоной. Он был… красивым и очень важным. И устрашающим тоже. Его глаза – я до сих пор вижу их во сне…

Внезапно весь энтузиазм матери испарился, и она поникла.

– Я была плохой. Я была плохой, очень плохой женой.

– Мам… – Джойс покачала головой, – Что ты такое говоришь?

По морщинистому лицу Одель побежали слезы.

– Я сходила на исповедь, когда вернулась домой. Я молилась. Так сильно молилась. Но Господь наказал меня за мои грехи. Даже роды… роды Буча проходили тяжело. Я чуть не умерла, я просто истекала кровью. Все остальные роды проходили нормально. Но не Буча…

Джойс так сильно прижала к себе Шона, что тот стал протестующе извиваться. Она ослабила объятия и, попытавшись успокоить его, прошептала:

– Продолжай. Мам… говори дальше.

– Смерть Дженни стала моим наказанием за измену и за то, что я родила ребенка от другого мужчины.

Когда Шон захныкал, Джойс повернула голову с ужасным подозрением, что это…

Да ладно, о чем она?.. Ее мать сошла с ума. У нее не все дома.

Вот только сейчас она выглядела вполне трезвомыслящей, до мурашек по коже.

Одель стала кивать, словно в ответ на заданный кем-то вопрос.

– Да, конечно же, я люблю Буча. Больше, чем остальных своих детей, потому что он особенный. Но я не могла этого показать. Вашему отцу пришлось немало вынести из-за того, что я наделала. Поощрять Буча каким бы то ни было образом – значило бы унизить Эдди, а я не могла… я не отпустила бы так своего мужа. Ведь он остался со мной.

– Так папа знает?..

В последовавшей затем тишине кусочки стали собираться в общую картину, словно ужасный пазл. Черт… это ведь правда. Конечно же, папа знал. Поэтому-то и ненавидел Буча.

Мать погрузилась в печаль.

– Буч выглядел таким счастливым со своей женой. И, Пресвятая Дева Мария, она такая красивая. Они идеально подходят друг другу. Она тоже особенная, каким был его отец. Как и Буч. Они все особенные. Очень жаль, что они не могли остаться. Он сказал… сказал, что пришел попрощаться.

Когда Одель залилась слезами, Джойс дотянулась до нее и взяла мать за руку.

– Мам, куда ушел Буч?

Мать посмотрела на руку, прикоснувшуюся к ней. Затем слегка нахмурилась.

– Я хочу крекеров. Можно мне крекеров?

– Мам, посмотри на меня. Куда он ушел?

Джойс не могла понять, почему это стало вдруг для нее самым важным.

Бездумный взгляд Одель переместился.

– С сыром. Я хочу крекеров. С сыром.

– Мы говорили о Буче… Мам, сосредоточься.

Боже, такое потрясение, и в то же время – нет. Буч всегда был особенным, это точно.

– Мам, где Буч?

– Буч? Ой, спасибо тебе, что спросила. У него все хорошо… он выглядел таким счастливым. Я так рада, что он женился.

Мать моргнула.

– А ты кто, кстати? Медсестра? Раньше я тоже была медсестрой…

Джойс чуть не начала настаивать на своем.

Но вместо этого, пока мать продолжала бормотать, она посмотрела в окно и глубоко вздохнула. Бессмысленная болтовня Одель даже успокаивала. Да… все это просто чепуха. Чепуха.

Не бери в голову, сказала себе Джойс, Просто не бери в голову.