Разочарование в Боге

Молясь, я не утрачиваю своей плотской сути: я могу задремать, утратить внимание. В общении с Богом меня подстерегают те же самые разочарования и недопонимания, что и в беседах с людьми. Когда я пишу «о возвышенном», муза отнюдь не возносит меня к небесам: время от времени приходится затачивать карандаш, вычеркивать неудачное слово, заглядывать в словарь, мучиться, что никак не могу подобрать удачную фразу для начала очередной главы. В моей жизни «воля Божья» никогда не проявлялась с такой очевидностью и безусловностью, как в жизни Моисея или Гедеона.

Я не внимал гласу, рокочущему из бури. В принципе я и сейчас мог бы последовать примеру Ричарда и интерпретировать духовный опыт в свете тех или иных психологических теорий.

Так почему же я все–таки верю в невидимый мир? В моих борениях мне очень помогли книги Клайва Льюиса. Тема двух миров красной нитью проходит через большинство его сочинений, от самых ранних (ее можно обнаружить даже в частных письмах) до его художественных произведений и, наконец, до полноценной теории, развитой в эссе «Транспозиция»[54]. Льюис объясняет, какая проблема возникает из «очевидного совпадения «естественных» вещей и тех, которые претендуют на «духовность», из воспроизведения в сверхъестественном опыте схем, знакомых нам из повседневной жизни». В данной главе я не скажу почти ничего нового — я просто развиваю эту идею Льюиса.

Следуя за лучом

Эссе Льюиса начинается рассуждением о так называемом явлении «глоссолалии» — спонтанном говорении на иных языках. «Как странно, — замечает он, — самое что ни на есть «духовное» событие, сошествие Святого Духа в Пятидесятницу, нашло выражение в страннейшем феномене — люди заговорили на иных языках. Сторонние наблюдатели решили, что апостолы и ученики пьяны. Сегодня иные ученые приравнивают глоссолалию к истерии или нервному расстройству. Как это вообще возможно, чтобы вполне естественное движение голосовых связок, языка и губ обнаруживало сверхъестественное присутствие Святого Духа?»

И тут Льюис рассказывает, как наблюдал в темноте сарая яркий луч солнца. Войдя в сарай, он увидел яркую полосу света, в которой плясали пылинки. Потом он подошел к лучу поближе и взглянул вдоль него. Тут его точка зрения резко изменилась: в обрамлении окна Льюис увидел зелень листвы, а за ней — Солнце, находящееся на расстоянии 150 миллионов километров от зеленевшего дерева. Итак, все зависит от того, смотрим ли мы на луч или вдоль него.

Наш век изощрился в умении смотреть на луч. И тут помогает излюбленный современный принцип редукции — умения объяснять сложные явления с помощью законов, которым подчинены явления простые. Так, человеческое поведение можно свести к реакциям нервных клеток; бабочку разложить на молекулы, закат — на световые волны. Как философский подход, редукционизм видит в религии лишь проявление «коллективного бессознательного», в истории — эволюционную борьбу, в человеческой мысли — продукт мозга, почти что продукт компьютерной системы.

Современный мир научился смотреть на луч то под одним, то под другим углом, но «веру» он не приемлет. На протяжении большей части истории люди не подвергали сомнению наличие невидимого, сверхъестественного мира. Ведь как иначе могли они объяснить такие чудеса, как восход, солнечное затмение, грозу? Сегодня мы способны дать объяснение каждому из этих явлений. Мы научились сводить почти все естественные явления — и даже некоторые духовные — к набору простейших элементов, из которых они якобы или в действительности состоят. В конце концов, не только глоссолалия, но и прочие сверхъестественные явления принимают в нашем мире вполне «естественные» формы.

Теория перехода сверхъестественного в естественное подводит меня к следующим выводам об устройстве нашего мира:

1. Во–первых, следует признать силу редукционизма.Этот подход одновременно несет в себе и благословение, и проклятье. Он позволяет нам анализировать такие природные явления, как землетрясения, грозы, ураганы, и защищать от них людей. Глядя на солнечный луч с пылинками, мы научились летать до луны и обратно, путешествовать по миру — и это все, не выходя из своей комнаты, уставившись в странный ящик. Мы научились слушать музыку из наушников, совершая утреннюю пробежку. Глядя на «луч», который отбрасывает человек, — на его поведение, мы научились с помощью химических веществ лечить шизофрению и тяжелые депрессии.

Однако редукционизм несет в себе и проклятие. Глядя на луч, а не вдоль него, мы научились сводить жизнь лишь к сумме отдельных ее элементов. Мы разучились с восторгом и трепетом наблюдать восход солнца или луны, как делали это не только наши далекие предки, но и поэты XVI века. Если свести поведение человека к действию гормонов и прочим биохимическим реакциям, то исчезнут понятия таинства, свободы воли, романтики. Любовь, вдохновлявшая поэтов и художников, мужчин и женщин на протяжении стольких веков, — неужто и она — лишь игра гормонов?