Разочарованные (СИ)

– Я соскучился по тебе, – слизеринец раздевался, уже повесил пиджак на ее стул и скинул галстук на пол.

– Да, но…

– Неделя, Грейнджер, – остановил он ее. – Я не силен в вашей там особенной женской физиологии, но это уже перебор точно, – длинные пальцы ловко расстегивали пуговицы на белой рубашке.

– Но мне неприятно, – попробовала Гермиона украсть себе еще хоть ночь в одиночестве.

– Ну я тогда не знаю, чем тебе помочь, – на минутку задумался Драко. – У Панси это обычно занимало четыре дня. Если тебя это напрягает, ну губку там засунь или еще что, чтобы не…

– Серьезно? – рассмеялась девушка.

– Я скучал, – снова повторил он, и голодными глазами впился в ее фигуру.

– По мне или по моему телу? – горько подметила девушка.

– По твоей груди уж точно, – хмыкнул Драко и бросил расстегивать пуговицы на собственной рубашке.

– Ты как обычно.

– И весь твой, – двусмысленно подчеркнул он. Но Грейнджер даже не покраснела, как это делала раньше. И это радовало – его девочка раскрепостилась.

До нее было пару шагов, но он сделал один, и этого хватило. Его губы, жесткие и смелые, впились в ее рот, податливый и сладкий. Она пыталась что-то сказать, но попытка провалилась сразу же, ведь как только ее губы приоткрылись, его язык, словно завоеватель, вторгся в рот, собирая дань с ранее покоренной территории. И Гермиона отдавала все и всю себя.

Его сильные руки сжали ее ягодицы, прижимая к себе, и Гермиона почувствовала – он очень скучал. Он сдерживал все свои низменные или животные порывы, даря ей несколько минут прелюдии. И она наслаждалась каждой секундой.

Но вот он уже подхватил ее, а через пару секунд опустился на кровать, а она сидела сверху, на его коленях. Не прекращая поцелуй, он смог стянуть с нее майку, в которой она спала, и теперь наслаждался тем, как ее грудь прижималась к нему.

Он не соврал Грейнджер, когда заявил, что скучал по ее груди. Она ему нравилась. Ее грудь доставляла удовольствие обоим, и Малфой был готов ласкать одну только грудь часами, наблюдая, как разные эмоции сменяются на лице гриффиндорке. Он мог возбудить ее легкими поглаживаниями по груди. Он мог заставить течь ее водопадом, дразня соски. А мог прикусить сосок, и Грейнджер срывалась и скакала на парне, который снизу наблюдал за своим львенком. А главное, за грудью, которая подпрыгивала в такт.

И вот сейчас он просто провел пальцем по соскам, а она уже застонала. Он просто лизнул розовый сосок, а она уже покрылась мурашками. Его губы не успели еще сомкнуться на ореле, как она уже задрожала.

Предвкушение – лучшая прелюдия. А ее стоны – лучший афродизиак.

Комнату наполнили ее стоны – протяжные и хриплые, короткие и звонкие, но такие чувственные, необходимые, как воздух.

Она хотела его, елозя на нем, и он прекрасно чувствовал ее жар.

Он хотел ее, жадно трогая все ее тело. Но ему было плевать на душу. Именно поэтому он резко перевернул девушку и навис над ней, наблюдая, как широко распахнулись ее глаза. Возбуждена до предела – не видно даже радужки. Не было этой синевы во взгляде, словно укор.

Ее рука сама потянула за его ремень, и он сдержал стон, который почти огласил комнату. Но он главный, и он не позволил. Он возьмет ее тогда, когда сам захочет. Когда она не сможет больше терпеть и будет умолять.

Одной рукой он пригвоздил обе ее руки на ее головой. Его горячий язык скользил по линии подбородка, спускаясь ниже. Но не настолько ниже, как ей хотелось бы, а всего лишь к груди. Ее хватило лишь на несколько минут, а потом она начала бессвязно хныкать и просить войти в нее уже наконец. А он смеялся и оттягивал этот момент, намеренно задевая напряженный сосок зубами.

– Они такие чувствительные, – прошептал слизеринец. – Гораздо сильнее, чем раньше.

Гермионе казалось, что это будет длиться целую вечность, даже если она начнет его умолять или попробует подкупить, то этот жестокий красавец продлит эту сладкую пытку. Но гриффиндорка ошибалась. Начало было великолепным, но вот конец был каким-то скомканным, словно у слизеринца резко поменялись планы. Она хотела, чтобы их секс был медленным, чтобы каждый толчок длился целую вечность, но Малфой решил иначе, и она кончила спустя несколько минут. Гермиона не была уверена, что парень тоже разрядился, но он уже застегивал ширинку.

– Ты уходишь? – спросила она, словно не верила глазам.

– А ты не видишь? – искривил Драко в улыбке губы.

– Но я думала…

– Ты хотела побыть одна? Наслаждайся, милая, – саркастически пожелал он. – Доброй ночи.

Портрет громко хлопнул, оповещая, что второй староста покинул Башню. И сердце Гермионы тоже ухнуло – Малфой понял, как-то догадался и теперь в ярости. Как иначе можно было объяснить эту странную перемену в нем?