Разоренное гнездо

После того как оперативники и следователь закончили, меня усадили в машину и повезли в город. Было уже утро, но еще слишком раннее, ресторан еще не открылся, и мне пришлось позвонить сотрудникам, которые были свидетелями стрельбы, чтобы сегодня они вышли пораньше. В «Матрешке» у меня изъяли простреленное зеркало, а я хоть и с большим опозданием, но все же написал заявление о происшествии. Официантов допросили, и следователь сообщил мне, что отпускает меня и я могу быть свободен.

– Теперь я вас не отпускаю, Артур Анатольевич, – сказал я, – как и всех остальных, кто работал сегодня всю ночь. Горячий плотный завтрак из нашего фирменного меню скоро будет готов. Повара еще не пришли, но у нас в морозильной камере есть ручной лепки пельмени с начинкой из оленины, это гордость нашего ресторана. Официанты уже варят их. Располагайтесь в дальнем конце зала и скажите ребятам, кто и что будет пить.

Я провел всех за большой круглый стол и с удовлетворением заметил, что никто не стал отказываться. Парни устали и проголодались. Мне пришлось усесться со всеми, хотя голова у меня раскалывалась и тошнило при воспоминании о том, что произошло этой страшной ночью. Мне принесли из кабинета обезболивающую таблетку, и в сочетании с горячим мятным чаем она оказала свое благотворное действие. Я заставил себя немного поесть, чтобы не обижать людей, которые сегодня спасли мне жизнь, они проявили деликатность, не стали лезть мне в душу. Я успокоил по телефону Борьку и стал думать, куда мне идти. Я ужасно выглядел и отвратительно себя чувствовал, больше всего на свете я хотел бы лечь в кровать, но мысль о близкой встрече с Ритой и с родителями, которым придется сообщить плохие новости, не давала мне пройти два квартала до своего дома. До особняка, который я теперь возненавидел всей душой. С него все это началось.

Я вышел на улицу, погода была чудесная, весенняя, совершенно не соответствующая моему настроению. Пахло новыми листочками, пробуждающейся природой, ветерок был свежим и вкусным. Я набрал Борькин номер, убедился, что он на месте, и медленно побрел в сторону его офиса. Мне нужно было немного подумать.

Я думал об Алексе. Решился бы он все-таки сказать мне, что я его отец? Почему он боялся, что я не буду этому рад, ведь Аля в письме рассказала мне о том, что Алекс знает нашу историю. Значит, мальчик не только знал о моей безумной любви к его матери, но и догадывался о том, как я страдал, когда она исчезла. Иначе он не поехал бы в Россию меня искать. Возможно, он испугался моих родных: Риты, влюбчивой Алиски? Это исключать было нельзя. И почему он, уже почти живя с Наташей общим домом, продолжал снимать номер в отеле? Оставлял себе запасной путь? Путь для отступления в случае, если его надежды на меня не оправдаются?

Правда ли то, что сказал Виталик о своей связи с Ритой? Скорее всего, да, хотя принципиального значения это уже не имеет. По большому счету мне уже это все равно. Жена не виновна в смерти Алекса, она не нажимала на курок сама, но она не могла не поинтересоваться, для чего Виталику нужны ключи от моего сейфа, – без помощи Риты сделать дубликат он просто не мог. И не спросила, почему он возвращает ей ключик. А ведь он, наверное, попросил ее не держать его дома, а повесить на рабочую связку. И даже тогда она не поинтересовалась, зачем это нужно. Даже я не спросил у Виталика, зачем он велел Рите повесить ключи на свою связку. Скорее всего, чтобы они на всякий случай были под рукой, если вдруг понадобятся, но все-таки не у него самого. Опять-таки на всякий случай… Но почему Рита уже потом, когда убили Алекса, не сопоставила два и два? Проникновение в сейф, в котором – как она прекрасно знала – хранится пистолет, и убийство мальчика из огнестрельного оружия… Неужто она не нашла странным такое совпадение? И могла ли она не знать о том, что первые выстрелы прозвучали вовсе не в парке, а в «Матрешке», за несколько дней до этого? Могла, конечно, но почему-то очень уж активно интересовалась стоимостью моего недвижимого имущества, как будто готовилась вступить в права наследства.