Разорванный август

Болдин положил трубку. Интересно, о чем они будут говорить? Он примерно представлял, зачем приехал Шенин. Завтра Михаил Сергеевич улетает в Форос, на свою летнюю дачу, где будет привычно отдыхать вместе с семьей. И завтра же вступает в силу Указ Ельцина о департизации. При воспоминании об этом Болдин поморщился. Он всегда не любил Ельцина, считая его авантюристом и карьеристом – еще когда он заведовал общим отделом ЦК, а Ельцин возглавлял Московский горком. Эти показушные прогулки на автобусах, демонстративный отказ от кремлевской поликлиники, заигрывание с журналистами – все это было глубоко чуждо и неприятно такому человеку, как Болдин. Почти всю свою сознательную жизнь он проработал в партии, начав корреспондентом газеты «Правда». И поэтому Указ Ельцина о департизации он и ему подобные восприняли как личный выпад против них, как разрушение основ их прежней жизни.

Бакланов и Шенин вошли в кабинет Горбачева. Михаил Сергеевич вышел из-за стола, пожал обоим руки и еще раз подумал про себя, что это команда, которой он может гордиться. Умные, инициативные, грамотные, волевые, порядочные. Обоих выдвигал именно он сам. Правда, насчет Шенина он теперь немного сомневался, не зная, можно ли оставлять его в качестве своего преемника в Центральном комитете. Его немного раздражала некоторая твердость Шенина в отстаивании своих позиций. Но в любом случае это был не Павлов, который по-хамски мог перебить его на любом заседании или ввязаться в ненужный спор. Да, Павлова нужно обязательно поменять.

Оба гостя уселись за стол. Горбачев сел на свое место и испытующе взглянул на них.

– Опять что-то не так? Учтите, у меня очень мало времени. Я должен еще записать свое выступление.

– Михаил Сергеевич, – начал Бакланов, – вы завтра улетаете в Крым, а нам нужно еще обсудить ряд вопросов.

– Какие вопросы? Мы все уже обсудили. И с Павловым все решили.

Бакланов знал, что с премьером они ничего не решили, но не захотел спорить.

– Завтра вступает в силу Указ Ельцина о департизации, – напомнил он, – а вас не будет в Москве. Что нам делать с вооруженными силами, органами правопорядка, МВД, КГБ, прокуратурой? Мы не можем их всех департизировать, закрыть парткомы, остановить деятельность партийных организаций... – И посмотрел на Шенина, словно давая и ему возможность высказаться.

– В некоторых местах уже началась департизация, – вступил Шенин, – даже в органах МВД и КГБ. Коммунисты требуют от нас определенной ясности. Мы не можем все время молчать и делать вид, что ничего не происходит.

Горбачев недовольно нахмурился. Он так устал от всех этих разговоров, заседаний, встреч, споров. Неужели не понятно, что сейчас его единственная цель – сохранение Союза? Выход на подписание Союзного договора, ради которого он пошел на такие большие компромиссы.

– Что вы хотите? – спросил он.

– Нам нужно знать вашу позицию, – сказал Шенин. – Вы не только президент страны, но еще и Генеральный секретарь нашей партии. Мы собираемся на следующей неделе провести заседание секретариата, на котором еще раз выскажем свою позицию по поводу указа Ельцина. Мы просто не имеем права отмалчиваться.

– Хорошо, – сказал после недолгого молчания Горбачев, – проводите заседание Секретариата. Я вас поддержу. Но старайтесь не расшатывать ситуацию до двадцатого августа.

Оба собеседника снова переглянулись. Они хотели объяснить президенту, что сейчас нельзя уезжать, что он обязан остаться вместе с ними в Москве, чтобы решать все эти вопросы: противостоять Указу Ельцина о департизации, выводить страну вместе с Кабинетом министров из глубокого финансового кризиса и, наконец, взять обстановку под свой контроль и всю ответственность за ситуацию в стране на себя. Они еще многое хотели сказать, когда зазвонил телефон и Горбачев поднял трубку. Это был министр внутренних дел СССР Борис Карлович Пуго.

– В Вильнюсе беспорядки, Михаил Сергеевич, – сообщил он, – перед зданием ЦК многотысячные пикеты. Они считают, что коммунисты Литвы виноваты в том, что произошло в Медининкае.

– А Бурокявичюс почему молчит? – мрачно поинтересовался Горбачев.

Бурокявичус был первым секретарем Центрального комитета Компартии Литвы, которая образовалась сразу после раскола бывшей партийной организации, разделившись на сторонников независимости под руководством Бразаускаса и приверженцев единого государства под руководством Бурокявичюса.

– Он уже выступил и сказал, что это провокации фашиствующих элементов, – доложил Пуго.

– Правильно сказал, – одобрительно произнес Горбачев, – так и нужно выступать. Наступательно и с нужными фактами в качестве доказательств. Кто ведет расследование этих убийств?

– Литовская прокуратура создала специальную следственную бригаду, – ответил Пуго.

– Это плохо, – заметил Горбачев, – нужно, чтобы к расследованию подключилась и прокуратура Союза. И провести его следует максимально объективно, чтобы все об этом узнали.

Бакланов и Шенин снова переглянулись. Они уже знали, почему звонит Пуго и что происходит в столице Литвы.