На лифте я поднимаюсь на десятый этаж и отпираю свою дверь. Меня встречает запах замкнутого пространства. Я чувствую его всегда, когда возвращаюсь домой из отпуска. Кроме того, я ощущаю аромат старой сигары.
После обыска здесь царит страшный беспорядок, все вещи разбросаны. Даже постельное белье разорвано. Книги кучами валяются на полу.
Ящики шкафов открыты.
Что-то не так. Не понимаю, что именно. Это моя интуиция. Не надо было уезжать.
Проверяю автоответчик. Четыре сообщения от мамы. Восемь из университета. Одно из СИС. На шести записях только молчание. И на трех тонкий писклявый голос с нарастающим раздражением требует, чтобы я вступил в контакт с полицией.
Как можно скорее!
Со вздохом я снимаю трубку и делаю то, что обязан сделать. Я звоню маме. Она отвечает сразу. Холодным голосом она повторяет свой телефон. Как будто ее фамилия имеет слишком личный характер, чтобы делиться ею с первым попавшимся, набравшим ее номер.
— Это я, — говорю я.
Она некоторое время молчит. Как будто не сразу может определить обладателя голоса. Как будто я и есть тот самый посторонний человек, случайно позвонивший на ее номер.
— Где ты был? — спрашивает она.
— За границей.
— Я пыталась тебя найти.
— Пришлось уехать. В Лондон.
— Э-э…
— По работе, — добавляю я.
— Ты в Норвегии?
— Только что вернулся.
— Связь плохая.
— Я тебя слышу хорошо.
— Я звонила тебе много раз. Трюгве тоже надо поговорить с тобой. Это чрезвычайно важно, Малыш Бьорн.
— Уехать пришлось без предупреждения.
— Я за тебя беспокоилась.
— Не надо беспокоиться, мама. Я только хотел извиниться.
— Извиниться?
Она делает вид, что не понимает. Но она прекрасно знает, о чем мы говорим. Мы оба знаем.
— За тот… вечер. За то, что я тогда сказал. Я был тогда не в себе.
— Ничего страшного. Давай забудем об этом.
Ее ответ меня устраивает. Потому что я совсем не уверен в искренности своих слов.
Диалог кончается привычными банальностями. Внезапно пришедшая в голову мысль заставляет меня спросить, можно ли мне забежать к ней на минутку. Я тут же раскаиваюсь, что спросил, но она так рада, что я не могу сразу сказать, что не приду. Мама говорит: «Пока!» — и кладет трубку. Я продолжаю стоять с трубкой в руке.
Звучит щелчок.
— Мама? — окликаю я.
В ответ тишина.
— Это ты? — спрашивает Рогерн.
Он и не думает спать, полностью одет. Впрочем, времени всего половина первого. В зубах сигарета. Глаза горят. Он тихо смеется и впускает меня в квартиру.
В комнате стоит сладкий тяжелый аромат. Вздохнешь пару раз — и уже на стенку лезешь. От запаха покрываешься п
На комоде кучкой лежит моя почта, которую он вынимал за меня. Среди газет, реклам и счетов я нахожу конверт от Каспара, в нем — телефакс из Института Шиммера, адресованный Инспекции по охране памятников. Они сердечно приглашают мистера
Я кладу письмо во внутренний карман и обращаюсь к Рогерну:
— У меня для тебя кое-что есть.
Он выжидающе мурлычет.
Я протягиваю ему CD. Он разрывает обертку. Прочитав все имена на оборотной стороне, сжимает кулак в знак благодарности.
— А скажи-ка, что это у тебя в сигарете? — спрашиваю я.
Вопрос вызывает у него взрыв смеха. Он кивает на что-то, что находится позади меня. Я оборачиваюсь.
Из спальни, шаркая, выходит девчушка. С первого взгляда кажется, что она ищет свою соску и розового мишку. Лет ей не больше четырнадцати-пятнадцати. Симпатичное лицо с макияжем и длинные темные волосы до талии. На ней черные облегающие трусы и рубашка Рогерна. На руках и вокруг лодыжек намотаны кожаные шнуры. На одном плече татуировка, напоминающая какую-то руну или оккультный символ.
— Николь, — представляет Рогерн.
Николь безо всякого выражения глядит на меня.
— Это Бьорн. Тот тип, о котором я тебе рассказывал.
Она опускается на диван, закидывает на стол одну ногу, подгибает под себя другую и начинает свертывать себе курево. Я не знаю, куда смотреть. Ее ногти на ногах покрыты черным лаком. Обнаруживаю еще одну татуировку. На внутренней стороне ляжки. Изображена змея, которая, извиваясь, ползет куда-то вверх.
— Конфетка, а? — Рогерн шутливо толкает меня. Я чуть не падаю. Мое лицо пламенеет.