Разорванный круг

Странно как-то в родном городе устраиваться в гостинице. Но другого выхода не было, и Брянцев потащил чемодан до автобусной остановки.

В гостинице, которая помещалась там же, где и до войны, на углу Платовского проспекта и проспекта Ленина ему предложили люкс. Он взял его, надеясь выкупаться после дороги, но ванны не оказалось - номер отличался от остальных только непомерной величиной.

Сняв пиджак и усевшись на диване, Брянцев почувствовал, что больше всего хочет спать. Разделся и быстро, чтобы не передумать, юркнул в огромную, как катафалк, кровать - явное наследие какого-то купчины.

Проснулся, когда уже догорал вечер. Выглянул в окно. Улица полна гуляющих. Пошел и он побродить.

Тоскливо одному в чужом городе, а в родном еще тоскливее. Не было бы войны, наверняка нашел бы он товарищей. Но война разметала людей, и трудно было рассчитывать увидеть знакомое лицо. И все же он вглядывался в каждого, кто встречался на пути. Потом понял, насколько это нелепо. И почему он ищет приятелей среди молодых? Ведь и приятелям-то давно за тридцать.

Зашел в первый попавшийся магазинчик. За прилавком - бочонки, на них золоченые барельефы львиных голов. В оскаленных пастях краны. "А, вот это откуда: "Мы пили вино из пасти львов..." - подумал он, воспроизведя запомнившуюся своей непонятностью строчку, и попросил стакан донского сухого. Вино, прозрачное, как янтарь, с легким ароматом ладана, с мягкой кислинкой, утоляющей жажду, понравилось ему. Он взял еще стакан и выпил медленно, наслаждаясь каждым глотком. Только такое вино водилось в их доме, и только такое он считал эталоном вина.

Сколько воспоминаний может вызвать глоток вина! Сюда он как-то уговаривал зайти Еленку, но девочка постеснялась. Тогда он вынес стакан с вином на улицу. Пользуясь темнотой вечера, выпили его. Да, это было то же самое вино, с легкой примесью ароматного ладанного винограда.

С этого мгновения образ Лены не оставлял его, и Брянцев стал бродить по "заветным" местам. Вот "Угол встреч" за два квартала от ее дома. Здесь они не опасались попасться на глаза ее родителям, явно недолюбливавшим парня с резкими манерами и чересчур решительным лицом. Вот "Аллея дум", по которой бродили часами, разговаривая, размышляя, а вот "Угол расставаний". Здесь они прощались в тени тополя. Да, у этого самого тополя. Жив еще старик, только верхушка его высохла, и ветви походили на протянутые к небу руки.

И вдруг еще одно воспоминание. На коре этого тополя он вырезал перочинным ножом их имена. Подошел к дереву, поискал надпись на уровне своих глаз. Ну конечно же нету. Разве может кора так долго сохранять надрезы! Даже потрогал кору рукой - гладкая. Отошел, посмотрел еще раз на тополь, как на что-то родное, и на добрых полметра выше, чем искал, увидел крупные, слегка искаженные временем серые бугристые буквы: "Лена + Леша".

Какая-то горячая волна родилась у сердца. Он стоял недвижимо, потрясенный тем, что так остро ощутил силу прошлого, что прошлое так властно над ним. Лена. Она давно уже была вычеркнута из его жизни, и вспоминал он о ней легко, как вспоминаются чистые детские увлечения. А сейчас пробудилась непонятная, глухая, тяжелая боль, словно кто-то могучий стиснул ему грудь и не отпускал.

Отсюда до Еленкиного дома рукой подать, но ноги почему-то не шли дальше. И он понял, почему: здесь начиналась запретная зона. Дальше этого тополя ему не разрешалось делать ни шагу.

Они тяжело прощались у этого тополя. Много раз целовались, и каждый раз это был последний поцелуй. Потом Лена вырывалась от него, уходила, но, увидев, что он стоит, снова возвращалась и снова раздирала душу эта мука расставания. Здесь они распрощались, когда он уезжал в Ярославль. У них и в мыслях тогда не шевельнулось, что встреча будет последней.

Чуть подогретый вином и разгоряченный воспоминаниями, он впервые испытал острую жалость к себе и взгрустнул, что все так нелепо кончилось.

Повернул назад, чтобы пройти тем же путем, каким пришел сюда, по той самой аллее, где раскидистые тополя переплелись своими кронами, создавая днем спасительную тень, а вечерами уютный полумрак для влюбленных. Молодежь в его пору называла эту аллею "Тоннелем влюбленных", но они с Леной прозвали ее целомудренней - "Аллеей дум". "Да сколько вам лет, Алексей Алексеевич? с усмешкой подумал он. - Запрет был и кончился, как кончилось все".