Разорванный круг

Главный инженер и начальник цеха вулканизации с пеной у рта доказывали, что это осуществить невозможно, ибо производство строго ограничено режимом вулканизации, а режим научно регламентирован и никакому изменению не может быть подвергнут.

Серго не был специалистом ни в одной области техники, но добился сдвига во всех областях. Он не верил в незыблемость канонов: каноны устанавливают люди — люди их и опрокидывают. «Удивительное дело: царский режим свергли на пользу рабочих и крестьян, а режим вулканизации, видите ли, не можем изменить на пользу строительства социализма», — сказал он просто, без нажима, без аффектации, так, будто это была истина, сама собой разумеющаяся. И, пытливо вглядываясь в лица окружающих, добавил: «Я уверен, что среди вас найдутся добровольцы, которые помогут свергнуть и этот режим».

И они действительно нашлись. Пока Серго занимался другими вопросами, — его вагон продолжал стоять в тупике на заводской территории, — добровольцы победили, режим вулканизации был сокращен.

Серго не прошел мимо такого события, привел этот пример на собрании в подтверждение своего тезиса о хранящихся под спудом материальных и духовных резервах. И не столько в назидание, сколько для улучшения дела снизил поверженных консерваторов в должностях, а на их места назначил победителей.

С тех пор режим вулканизации неоднократно сокращался, а производительность автоклавов все возрастала. Но никто так и не додумался до способа, предложенного Каёлой. Шли более сложным путем: изобретали разные химические ускорители вулканизации резины.

Несколько позже Брянцев рассказал об этой истории Елене, признался, что ему стыдно, как сам не додумался до предложения Каёлы, такого незамысловатого, такого простого.

Она ответила ему словами, над которыми он потом долго размышлял: «Ты не кори себя за это. Музыканты делятся на творцов и исполнителей. Чтобы создавать музыку, нужен особый дар. Исполнители его не имеют, но они удивительно чувствуют и понимают музыку. Вот к таким относишься и ты в области техники. Ты можешь не создать свое, оригинальное, но с ходу, с налета понимаешь ценность созданного другими. И ты больше, чем исполнитель. Ты дирижер большого оркестра».

Брянцев сначала даже обиделся на Елену: обрекла на творческое бесплодие. У него тоже возникают идеи, вот и идея съемных протекторов бродила. Но, подумав, убедился в правоте ее слов. От брожения идеи до ее реализации — дистанция огромного размера. Чего-то у чего не хватало для преодоления этой дистанции. Легче всего оправдать себя недостатком времени. Но он был слишком честен с собой, чтобы только в этом видеть камень преткновения.

Еще раз удивился он способности этой женщины любить человека таким, каков есть, нисколько не идеализируя. Она и в годы юности знала ему цену. Что ж, это хорошо. Такая любовь гарантирована от разочарований. Возможно только охлаждение.

Углубление гнезда плунжера почему-то обеспокоило Карыгина. Поздно вечером, когда Брянцев сидел в кабинете один, Карыгин пришел к нему и положил на стол докладную записку. В ней сообщалось, что некоторые цеховые работники высказывают сомнение в надежности работы ослабленного гнезда.

Брянцев прочитал записку, не понял ее смысла и признался в этом.

— Я обязан поставить вас в известность.

— Занимались бы вы лучше своим делом. — Брянцев отложил докладную в сторону. — Отдел сбыта до сих пор не укомплектован грузчиками, каждый день за простой вагонов платим, приходится авралы устраивать, из основных цехов людей брать. Вы же ведаете кадрами.

— Вот я и беспокоюсь, чтобы с ними ничего не случилось.

Это был какой-то новый ход заместителя. Брянцев не стал разбираться в деталях его хитроумной дипломатии и решил раз и навсегда показать Карыгину, что тот не является для него загадкой. Размашисто, через всю докладную он написал: «Подшить в досье. Если что-либо случится, использовать как обвинение директора в непринятии мер».

Протянул записку и углубился в бумаги. Он не видел, как давнишняя затаенная ненависть Карыгина выплеснулась наружу и тут же спряталась, словно пламя, вырвавшееся на миг из печи.

— У меня еще один вопрос, — невозмутимо сказал Карыгин, сделав вид, будто не понял, что получил пощечину.

— По технике безопасности? — спросил Брянцев самым невинным тоном.

— Заварыкин поговаривает о расчете.

— За-ва-рыкин? Ну, это уже свинство. Получил хорошие две комнаты, может подождать отдельную квартиру.

— Жены не ладят.

— Не слышал.

— Человека можно извести не только скандалами, но и нравоучениями. Этого не делай, это делай так. И если с утра до ночи…

— Разберусь, — резко сказал Брянцев.

— Тогда у меня все.

Едва за ним закрылась дверь, Брянцев вскочил с места и заходил по кабинету, чтобы как-то встряхнуться, прийти в себя. Есть люди, которые ему противопоказаны. Карыгин из их числа.

А тут появился на заводе еще один человек, имени которого Брянцев не мог слышать равнодушно, — Чалышева. Молчаливая, тихая, она напоминала ему очковую змею, которая лежит, притаившись, и жалит исподтишка.