Разорванный круг

— Что за манера загадывать людям загадки! — зло произнес он, и эта злость придала решимости. — На кой черт нужны мне разговоры на ночь глядя? Никуда сегодня не поеду. Высплюсь. Завтра.

Вечернее солнце вдруг вырвалось из-за туч и залепило стену кабинета яркими оранжевыми квадратами. Они засветились так, словно за окнами пылал огромный костер. Загорелись плавающие в воздухе мельчайшие пылинки, заклубился невидимый до сих пор табачный дым. И Брянцеву показалось, что в кабинете жарко и душно.

Включил настольный вентилятор, подошел к окну, распахнул его. Квадраты на стене слились в сплошной прямоугольник. Привычный заводской шум заполнил комнату.

Отсюда было хорошо видно, как из многопролетного главного корпуса выныривали шины, влекомые транспортером. Они медленно плыли над заводским шоссе и скрывались в проеме стены склада готовой продукции. Шины были самые разные — от небольших, для малолитражных автомобилей, до гигантских — для сельскохозяйственных машин. И достаточно было взглянуть на их движение, не прекращающееся ни днем, ни ночью, чтобы судить о ритме работы разных участков завода.

Брянцев любил побыть в эти вечерние часы в кабинете один, спокойно подумать. Временами он бросал взгляд на конвейер, и тогда ему казалось, будто он притрагивается к пульсу живого организма. Прожитый день лежал перед ним распластанный, как на листе бумаги. Глядя на этот незримый чертеж, Брянцев делал заметки в блокноте, и постепенно день завтрашний вставал перед ним с такой же ясностью, как и прожитый. Но не всегда удавалось добиться предельной ясности. Иногда что-то заедало, что-то выглядело расплывчато и туманно, как на недопроявленном негативе, и вызывало раздражение.

Сегодняшний вечер мог быть спокойным. Цехи работали ритмично, ничто не предвещало перебоев. Хороший день, хорошие перспективы на следующий. Вот только телеграмма…

Это был первый вызов в Комитет партийно-государственного контроля, и Брянцев не понимал его причины. Завод работал как нельзя лучше, можно было ожидать только поощрения. Но для поощрения вызывают не так и не туда. Может быть, дознались о Еленке?

При этой мысли у него заныло сердце, но не тревожно, а как-то радостно, точь-в-точь как ныло в семнадцать лет, когда полюбил впервые. Он даже улыбнулся этому сходству ощущений, улыбнулся с издевкой над собой: тоже-де школьник под сорок лет.

Посмотрел на часы — половина седьмого. Если вызвать машину, заехать домой, бросить в чемодан пару чистых рубашек, носки, бритвенный прибор, можно успеть на девятичасовой. С востока лететь хорошо. В девять по местному вылетел — в девять по московскому прилетел. Такси — и через полчаса он увидит Еленку.

Сердце у Брянцева застучало сильнее. Он протянул было руку к телефону, но тут же опустил ее. Нет, у Еленки он появится, когда выяснит причину вызова. Он не сумеет скрыть от нее свое беспокойство, а они слишком редко видятся, чтобы омрачать встречи.

Резкий звонок междугородной ударил в уши. Поколебался немного — поднять трубку или нет. Поднял.

Вызывала Москва, референт Самойлова.

— Вы еще не вылетели, товарищ Брянцев? А мы вас ждем. Поторопитесь, пожалуйста.

— По какому вопросу? Какие брать с собой материалы?

— Вопрос не для телефона, — сухо ответил референт. — А что касается материалов — положитесь больше на свою память.

Брянцев бросил трубку, позвонил диспетчеру: «Пожалуйста, машину мне». Набрал номер квартиры.

— Тася, уложи чемоданчик, сейчас уезжаю.

— Ну разве можно так… с бухты-барахты?

— Что делать? — извиняющимся тоном сказал Брянцев. — Сам только что узнал.

Через несколько минут «Волга» со скрипом затормозила у подъезда его дома. Брянцев взбежал по лестнице, перемахивая через две ступеньки, и открыл незапертую дверь. С тоской посмотрел на накрытый стол, откусил соленый огурец и направился в ванную. Все-таки грязновато шинное производство. Как ни старайся, а на лице, на шее всегда легкий налет сажи.

Удивительным сходством наделяет порой людей природа. Супруги Брянцевы были похожи друг на друга, как брат и сестра. Некоторые даже злословили: похожи, как два брата. И в этом была доля истины. Оба высокие, крепко сколоченные, у обоих большие лбы, широко расставленные глаза, упрямые подбородки. И разлет бровей одинаковый — щедрый, смелый. Как сумела природа вылепить два таких схожих лица, мужское и женское, непонятно, но сделала она это довольно искусно и, надо сказать, ни к чему. Все, что шло мужчине, совершенно не шло женщине. И если внешний облик Алексея Алексеевича соответствовал его характеру, то грубоватая внешность Таисии Устиновны обманывала. Человеком она была приветливым, на редкость гостеприимным. Оттого и повелось, что и под Новый год, и в праздники собирались у Брянцевых. Так было, когда Алексей Алексеевич работал мастером, потом начальником цеха, не изменилось и после того, как назначили его директором завода. Тяготы гостеприимства Таисия Устиновна несла безропотно, даже с радостью, и потому приобрела не только славу первоклассной хозяйки, но и любовь всех, с кем сталкивала ее судьба.