Разорвать тишину

Молодая женщина была не единственной, кто уже на вторые сутки пребывания на сибирской земле понял, что здесь нет и не будет никаких законов, и прав будет лишь сильнейший. Пещерный зверь, живущий где-то внутри человека и запертый в клетку из остатков морали и страха наказания, пока еще только рычал и просился наружу. Грабители и их потенциальные жертвы еще до конца не осознавали, что остались наедине, и нападали пока еще тихо, с оглядкой, в безлюдных местах. Но земных судей, карающих за невинно пролитую чужую кровь, здесь не будет.

В тот же вечер в фактории произошло первое убийство. Кто-то из поселенцев случайно забрел на северную сторону гряды, где не было ни людей, ни костров, и нашел там неподвижное тело пожилого мужчины, чуть прикрытое сухими ветками. Мертвый лежал на животе, широко раскинув босые ноги с белеющими ступнями; его лица не было видно, но зато хорошо был виден раздробленный затылок и черные от крови растрепанные седые волосы. Неподалеку валялся окровавленный речной булыжник.

Оставалось только догадываться, что произошло на пустынном песчаном склоне холма. Кто-то потом шептал, что этот старик, еще совершенно живой и здоровый, сидел вместе с другими ссыльными на берегу затоки, прямо возле причала, и что возле его ног, обутых в новенькие шевровые ботинки, стояли два больших дорожных чемодана. Еще говорили, что на носу его было пенсне. Через день, в самой гуще низкорастущего ельника, верующие действительно нашли чьи-то раскрытые брошенные чемоданы битком набитые одними учебниками математики и тетрадями с непонятными записями. Зачем пожилой человек таскал их за собой, зачем покинул толпу и пошел на безлюдную северную часть холма, и что там случилось, никто никогда и не узнает. Впрочем, затем события начали раскручиваться с неимоверной быстротой, и о первом убитом мгновенно забыли.

Вторые сутки подходили к концу. Небо над необъятной рекой стало розовым, затем темно-фиолетовым, и в морозной вышине загорелась первая одинокая ночная звезда. Все, что произошло за долгий весенний день, уходило в прошлое. Застрявший в дупле безымянный человек больше не кричал и не пытался прохрипеть чей-то очень важный для себя адрес; актриса сидела возле костра Измайловых, поджав к подбородку колени, и красноватое пламя играло светом и тенями на ее печальном красивом лице. А на пустынной оконечности холма кто-то, испуганно крестясь, снимал с окоченевшего тела математика пиджак и рубашку, густо испачканную подсыхающей кровью.

Долина засыпала…

* * *

Среди испуганных поселенцев были и такие, для которых и ночь светла, как день, — и тьма, как свет. Немая девушка-бродяжка, казалось, одна не замечала поднимающийся над факторией багровый призрак голода, все живущие в маленьком лагере вместе с Измайловыми видели, как светлеют ее глаза и розовеют щеки, когда она смотрит на художника. И может быть, она единственная благодарила небо за то, что оказалась вместе с Мишей на маленькой точке гряды, затерянной где-то среди топи туманных болот и пустынных водных пространств необъятной сибирской реки.

Посеянные в эшелоне крупицы внимания принесли обильные всходы: девушка словно расцвела и похорошела, ее зеленые глаза стали выразительными, живыми, а на губах появилась забытая с детства улыбка. Она по-прежнему стеснялась своей немоты и испуганно, как от удара, сжималась, когда рядом кто-нибудь повышал голос. Если на нее пристально смотрели, девушка мгновенно краснела и прятала лицо, но каждый видел, что теперь она действительно чем-то напоминает принцессу, выведенную графитным карандашом на мятом листе из дорожного альбома.

Погладьте бездомного котенка, скажите ему одно единственное ласковое слово, и вы замените ему собою весь мир. Художник с карими впечатлительными глазами, одетый в запачканную болотной грязью студенческую шинель со споротыми петлицами, был первым и единственным человеком на земле, видевшим в безликой бродяжке живую душу, не менее других имеющую право на мечты. До встречи с Мишей, никто на бедняжку внимания не обращал, а если ее и замечали, — только для того, чтобы прогнать. Она с самого детства была всем помехой, но вдруг оказалось, что может быть кому-то нужна, и от этого неожиданного открытия девушке все время хотелось плакать, словно внутри нее что-то растаяло и теперь выходило наружу слезами.