Задумавшись, я вновь выпадаю из разговора. Подперев кулаком подбородок, украдкой кошусь в сторону парня, и скольжу по нему любопытным взглядом. Сейчас сбоку его скулы кажутся более выразительными и четкими, а легкая улыбка расслабленной и уверенной. На смуглой коже проглядываются едва заметны ямочки, именно они и заставляют меня смотреть на него гораздо дольше, чем следует. Спускаюсь ниже и туго сглатываю кусок сухого печенья, оценивая сколько же дикой силы умещается в этих рельефных руках под литыми мышцами. Его хочется разглядывать, а ещё... Еще так же безумно хочется потрогать. Но однажды я уже попыталась это сделать, на что получила грубый совет - держаться от него подольше.
— Эх, Пашка! Девушку бы тебе встретить хорошую! — Бабушкин вздох заставляет меня моргнуть и оторваться от нелепого любования.
Сама не замечаю, как после этого вздоха на каком-то подсознательном уровне тянусь в коробку за сладкой конфетой и, поднеся ее ко рту, замираю, запнувшись о тяжёлый, о чем-то мучительно раздумывающий зелёный взгляд.
— Я ее уже давно встретил, Маргарита Егоровна! — отвечает с легким оттенком усталости, невесело усмехнувшись.
А меня передергивает от этого ответа. Ощутив, как изнутри поднимается раздражение и тяжесть непрошеного чувства с головой захватывает тело, я роняю конфету мимо рта, и она с брызгами ныряет в мою чашку.
— Твою ж... — бабушкино присутствие мешает мне хорошенько выругаться, и мне приходится прикусить язык. Неловко поднявшись из-за стола, достаю с подоконника бумажную салфетку и вытираю ей стол.
— Что с тобой, внучка? — интересуется, оглядывая меня каким-то странным подозрительным взглядом. — Ты какая-то рассеянная сегодня.
— Волнуюсь за Мишку, — Нахожусь с ответом и, пряча глаза за ресницами, старюсь не смотреть на нашего непривычно молчаливого в эту минуту гостя.
Иначе сгорю со стыда.
— Ох, я тоже здорово за него испугалась, — вздыхает, положа руку на сердце, — ну, слава богу, все обошлось. Василий Иванович только сказал, что бы ногу не забывали мазать. Кстати! Вот дырявая голова. — легко хлопает себя по лбу и, суетясь, выбирается из-за стола. — Подождите, дети, я сейчас приду.
— Ба, ты куда? — в изумлении широко распахиваю глаза, застыв с сырой салфеткой в руках.
— Вы пока пейте чай. Пейте, — быстро отмахивается, подойдя к двери, — Пообщайтесь, а я скоро приду. Нужно срочно спуститься к Василию Ивановичу.
Так стремительно исчезает за дверью, что я и понять ничего не успеваю. Выбрасываю в ведро с мусором грязную салфетку и не могу удержаться от едкого высказывания:
— Куда ни плюнь, сплошная идиллия! Оказывается, ты весь такой порядочный. — произношу с сарказмом. — И работа имеется, и желание учиться, вон даже девушка!
— А что тебя удивляет? Считаешь, что мое сердце не способно на любовь? — как всегда невозмутим и расслаблен. Он откидывается на спинку, словно и ждал этого момента, когда сможет так беззастенчиво и нагло меня разглядывать.
— Я считаю, что у таких жестоких и бесчувственных людей, как ты, его вообще нет! — произношу неожиданно резко, сквозь сжатые зубы.
Видимо я так долго копила в себе это раздражение, что сейчас оно готово выбить пробку и вылить на этого зеленоглазого всю свою злость.
— Ошибаешься! — произносит с непоколебимым спокойствием, ничуть не уязвлённый этим фактом. — Даже у самого свирепого зверя рано или поздно появляется та, которую он оберегает от гиен. И чем страшнее его сила, тем безопасней место за его спиной!
Он поднимает на меня глаза, пытаясь удержать мой взгляд, но я сопротивляюсь. Не хочу сейчас на него смотреть! Потому что бесит! Потому что не могу позволить дать увидеть ему то, что сейчас происходит внутри.
Кто эта девушка, которую он заслоняет собой? Кого он готов прятать за свою широкую сильную спину и оберегать? И почему, черт возьми, я ей сейчас так завидую? Потому что хорошо понимаю, насколько там надежно.
Сергей тоже сильный защитник. Его многие боятся, но в нем совершенно нет той уверенности и твердости, которую бы я ощущала. Я не могу ему полностью довериться и не уверена в том, что могу положиться на его плечо.
Опустив голову, я подхожу к столу, собираю грязную посуду и отправляю в мойку. Включаю воду и разворачиваюсь, ощутив, как во мне вновь поднимается утихшая буря и разгоняет по телу колючее раздражение, которое на этот раз пробираете до кончиков пальцев.
— Даже так! — опускаю невеселый смешок, впившись в зеленоглазого хмурым взглядом. — Хорошо! Я вижу, что моя бабушка прекрасно знает тебя, как Пашу! Может, стоит познакомить ее с Лукой, чтобы она в следующий раз подумала, кого пускает к себе в дом? — слегка наклоняю голову, отмечая, как перекатываются на смуглых скулах желваки, а на лице играют неподдельные эмоции.
Немного помедлив, продолжаю:
— Например, как ты безжалостно и жестоко можешь избить человека! Как спокойно можешь ворваться в чужой дом и, как медведь в улье, разворошить там все! А ещё... — здесь я делаю паузу, чтобы остановиться и одуматься.
Мысли вяло формируются у меня в голове, но я осознаю, что не туда меня несёт! И не могу остановиться.