Разожми ладонь (СИ)

— Почему ты решила, что в тот момент я имел ввиду именно ее? — понимает суть моего вопроса раньше, чем я успеваю его озвучить.

— Разве нет?

— Я никогда ей не принадлежал. Мы можем управлять своим телом, но невозможно распоряжаться душой. Ее нельзя подарить, обменять или продать тому, к кому она не тянется. Рядом с другими девушками была лишь моя оболочка, а сегодня, с тобой, я впервые ощущаю себя целиком, — говорит этот так уверенно, что каждое его слово отправляется прямиком в сердце и заставляет его гулко тарабанить, подтолкнув меня к тому чтобы я в них поверила.

Сейчас меня с такой силой тянет к нему прикоснуться, что рука сама медленно и нерешительно тянется к его ладони, и я крепко сжимаю его пальцы в своих, с наслаждением впитывая их тепло.

Натужно сглатываю под прямым зелёным взглядом, который в эту секунду говорит больше, чем можно передать словами. Черты его лица сглаживаются, когда он понимает, что я верю ему и, наклонившись, легко целует меня в губы.

Вдоль по позвоночнику проходится приятный разряд, отправляя по телу бегать мурашки.

Кажется, что в этот момент мы привлекаем к себе повышенный интерес, наверное, поэтому нам обоим одновременно приходит в голову от сюда удалиться.

Весь оставшийся день его телефон молчит. Не знаю, может, он его выключил, но о той блондинке с длинными ногами мы больше не вспоминаем.

Мы потом ещё долго гуляем в парке. Целуемся. Обнимаемся. Снова целуемся.

Весь вечер я не замечаю того, что происходит вокруг, для меня замер весь мир, и я полностью растворилась в моменте. Только, когда подъезжаем к моему дому, я замечаю, что на улице уже наступила ночь.

Паша оставляет машину за домом, и к воротам мы уже идём пешком. Держась за руки, я рассказываю ему от том, как проходил мой последний экзамен в этой сессии, а он так увлечённо слушает, словно это волнует его больше всего на свете.

Смеясь, мы не сразу замечаем, как возле нас останавливается соседский джип. Поворачиваемся на звук опускающегося заднего стекла, и оба останавливаемся.

За тонированным окном улыбается старший Серов. Лукаво улыбается. И в эту секунду я начинаю чувствовать боль, потому что мою ладонь с силой начинают сжимать Пашины пальцы.

— Здравствуй, Дина, — обращается ко мне Александр Владимирович, и я киваю в ответ со слабой улыбкой, пытаясь высвободить свою руку.

— Какие люди, — переводит взгляд на Пашу и выходит из машины.

Ночной воздух становится невыносимо тяжелым. От напряжения начинает шуметь в ушах. И, кажется, здесь одна я не понимаю, почему сейчас в радиусе пяти метров фонит запредельной яростью, которая в любую секунду может обернуться трагедией. Литое тело Луки наливается свинцом, невооружённым глазом видно, как напрягается каждая мышца на его теле, и он настойчиво отводит меня к себе за спину.

— Соседка, неужели ты связалась с этим дебоширом? — мужской голос со звоном бьет по перепонкам и половина его слов не попадают в мое сознание. — Нельзя быть такой доверчивой, милая! Я надеюсь, твои родители знают, с кем ты проводишь время? И не забудь проверить свои карманы, перед тем, как простишься с ним.

— Заткнись, — гневно обрывает его речь Паша и сильнее стискивает мои пальцы в своих.

— Оо, а ты, я смотрю, не научился держать язык за зубами, когда взрослые разговаривают?

— Я уже давно не тринадцатилетний мальчишка, поэтому в этот раз вам придётся приложить максимум усилий, чтобы заткнуть мне рот.

— Маленькая собака по жизни щенок, — кривит тонкие губы в белоснежном оскале мужчина, — Надеюсь, это ты уяснил за эти годы? Ты всего лишь щепка, в этой лесопилке жизни.

Я больше не могу терпеть то, с какой силой сжимают мою руку и почти вскрикиваю от боли:

— Паш, отпусти. Мне больно.

Пытаюсь вырваться, но он не реагирует. На глазах пробиваются слёзы, и я уже не слышу о чем продолжается разговор. Только вижу, как из машины выходит три охранника и встают за спиной у Александра Владимировича.

Сквозь оглушающий шум до меня доносится противный смех, и в эту же секунду Лука отпускает меня и выпадает вперёд. Пытаюсь удержать его и остановить, но ничего не выходит. От бессилия хватаюсь за его плечи и кричу голосом полным отчаяния:

— Нет, Паша! Остановись!

Но он так стремительно набрасывается на противника, что я сама не замечаю, как в один момент оказываюсь сидеть на земле. Осыпает их градами ударов, с особой жестокостью вколачивает кулаки в голову. Страшно. До крови. Серов и двое его охранников вялятся, как сухой валежник. Укладываются в ряд. Штабелями. И это последнее, что мне удаётся увидеть. Потому что пелена слез перед глазами не позволяет больше ничего разглядеть в этой ночной темноте.

Соль чужой ярости проедает во мне каждый сантиметр. Терпеть не могу насилие, и сейчас оно разворачивается в двух шагах от меня с безумной дикостью. Я ощущаю невыносимую боль. И эта боль совсем не от удара пятой точкой о землю, а боль от отчаяния, страха и разочарования. От того, что этот день, который вполне мог бы стать одним из лучших, сейчас колется к чертям на две половины.

На До и После.