Разработка

– Ну, Штукин, хорошо хоть, что твой спаситель-юрист, вроде как близкий нам по профилю. А то спас бы тебя какой-нибудь гражданский математик – стыдоба бы замучила. Ты все, я смотрю, геройствуешь? Голой жопой на раскаленные гвозди? Ну-ну. На этот раз – могло бы и не прокатить.

Штукин только усмехнулся в ответ. Начальник построжал:

– Чего лыбишься? Думаешь, если я тебя в прошлый раз спас, то и на этот раз стал бы из говна вытаскивать?

Валерий что-то буркнул в ответ. Егор понял, что у начальника и этого Штукина уже была какая-то интересная история, но расспросить он, конечно, постеснялся.

– Ладно, студент, – повернулся начальник к Егору. – Молодец ты. Очень нам помог. Мы тебе на факультет официальную благодарность пришлем.

– Да не надо! – вскинулся было Якушев, но его возражения приняты не были.

– Надо-надо! И поверь, это самое малое, что мы можем сделать. И обязаны сделать – не только для тебя, сынок, но и для себя – чтоб людьми себя не перестать чувствовать. Люди – они за доброе дело всегда должны спасибо говорить – чем могут. Вот мы тебе и скажем. И стесняться тебе, парень, нечего – ты хороший мужской поступок совершил. Эти трое – те еще хрюны, с биографиями. Так что… Побольше бы таких, как ты. И нам бы – побольше. Ты, часом, после учебы в милиции не хотел бы поработать?

– Да я как-то… – совсем смутился Егор, по понятным причинам считавший милицию социально чуждой.

– Понятно, – чуть по-иному понял его смущение начальник. – После юрфака-то в уголовный розыск вроде как не очень престижно… Зато у нас весело. И орлы такие – не соскучишься…

(При этих словах Штукин сделал вид, что потупился.)

– Ладно, студент. Ежели все же надумаешь к нам – я поспособствую. Зовут меня Виталием Петровичем, фамилия – Ильюхин, звание – полковник, должность – заместитель начальника уголовного розыска. Учись, думай. Если что – найдешь меня, сообразишь как. Спасибо еще раз.

…Когда Егор вышел на набережную, он поймал себя на том, что добрые и искренние слова Ильюхина ему очень приятны, но он как бы стесняется этого. Удивительного в этом ничего не было – в глазах «наставников» Якушева, таких, как Денис и Женя Шохин, похвала от ментов выглядела, прямо скажем, неочевидным достоинством. При этом Егор понимал, что они оба совсем не осудили бы его за совершенный поступок, скорее, даже наоборот, но… Но все равно это было, как бы это сказать… не по понятиям, что ли…

Так что эту свою историю Егор от Дениса и Жени скрыл – скрыл и про пришедшую на факультет благодарность, которая, кстати, даже помогла ему легче сдать сессию – по юрфаку весть о его подвиге разлетелась мгновенно. Не рассказал он об этом случае и только-только освободившемуся Юнгерову – но не потому, что «не по понятиям», а чтоб не выглядело хвастовством…

Вспомнил Егор об этом своем приключении только в странном разговоре с Александром Сергеевичем, состоявшемся через несколько дней после сорокалетия Юнгерова. К слову пришлось – ведь Юнкерс как раз и начал уговаривать Якушева идти работать в уголовный розыск. Александр Сергеевич даже как-то неожиданно обрадовался, историю оценил, попенял за то, что раньше ничего не знал о ней. Конечно же, Юнгеров уговорил своего воспитанника. Уговорил и настойчиво посоветовал заход в уголовный розыск делать именно через полковника Ильюхина.

III. Ильюхин (8-11 ноября 1999 года)

Информация, которой Ермилов «обрадовал» Юнгерова, и которой тот, конечно, не стал делиться с Егором, была не только не совсем корректной, но и не совсем точной. И Юнкерс, наверное, удивился бы, если бы узнал, что самое прямое отношение к этой теме имеет тот самый Ильюхин, через которого он посоветовал действовать Якушеву…

…Заместитель начальника Управления уголовного розыска ГУВД Санкт-Петербурга и Ленинградской области полковник милиции Виталий Петрович Ильюхин был мужчиной жестким, обладал взрывным, но отходчивым характером, тело же его и мысли были стремительными, несмотря на то, что возраст уже перевалил за сорок шесть. В работе он уважал надрыв и не переваривал словосочетания «не могу». При этом с подчиненными он общался, используя в основном иронично-вежливую интонацию, что придавало ему какую-то трудноописуемую «старорежимность». Он очень уважал жизненную правду, любил пить холодную водку под горячую картошку и презирал пухленьких мужчинок. Однажды он увидел собачку породы левретка – долго не мог понять, что это такое, а потом его, привыкшего к трупам самой разной живописности, затошнило. Перед ним трепетали, хотя голос он повышал редко. Сотрудники его очень уважали, и уважать не переставали даже тогда, когда с треском вылетали из его кабинета: упаси бог перед Ильюхиным надувать щеки, не владея ситуацией! Руки полковник, конечно, не распускал, но бумаги на пол мог швырнуть запросто. Вернее, даже не швырнуть, а брезгливо так из рук выпустить…