Разреши мне побыть с тобой еще чуть-чуть.... (СИ)

За это Реборн стал бить сильнее, и не только физически. Самую большую боль всегда причиняют слова. Надо только найти ту точку, удар по которой вызовет большие страдания. И Реборн искал. С упорством маньяка-психопата и азартом кладоискателя прощупывал он всю неделю Саваду Тсунаеши.

Прощупывал и не находил. Пока не находил.

Что-то во всем этом было глобально неправильное. Только вот Реборн не понимал пока, что именно.

Киллер помотал головой. У него будет время все выяснить.

Теперь у него вся жизнь впереди.

Пинком поднимает ученика.

- Подъем, Никчемный Тсуна!

- Хиии! Реборн, ну почему так жестоко!

Убедившись, что парень встал и насладившись его воплями, киллер пошел к двери. Черт его дернул посмотреть в это время в зеркало, висящее сбоку от дверного косяка.

Он понял, что не так было в его ученике. Что увидело чутье убийцы, и не увидели глаза.

Взгляд. В глазах Тсуна стояла такая дикая тоска, вперемешку с грустью, радостью и отчаянием, что становилось не по себе от подобного коктейля. Он словно тянулся к Реборну, словно все его существо было привязано к надменному киллеру. Он смотрел, жадно впитывал гордо выпрямленную спину.

Он плакал без слез и смеялся без звука. Причудливый танец теней, одной из которых было счастье, другой - настоящая, взрослая грусть.

Никчемный Тсуна не мог так смотреть. Это был уже не его ученик.

Реборн поспешил выйти, чтобы наедине с собой обдумать увиденное.

***

Реборн, Реборн, Реборн.

Он рядом, он снова рядом. Его сердце в груди Тсунаеши пело и плясало от радости. Даже не радости - настоящего счастья, что пузырьками шампанского переполняло тело и улыбкой выходило наружу. Друзья отметили, что Тсуна стал более живым в последнее время, и парень охотно этому верил. Живым. Тсуна жив, потому что жив ОН.

Реборн, Реборн, Реборн.

Имя текло по венам вместе с кровью. Сердце жило только этим именем.

Реборн, Реборн, Реборн.

Имя-мантра. Имя-молитва. Дорогой человек будет жить, радоваться. Будет чувствовать вкус ветра на своих губах.

Но в каждой бочке меда есть ложка дегтя. Понимание того, как мало времени ему осталось портило картину. Черной нитью рассекало оно золотой цвет будней Тсунаеши.

Каждый визит к врачу напоминал о том, что время утекает сквозь пальцы, как песок. Конечно, врачи искали донора, но Тсуна помнил, как ничтожна такая вероятность, если даже Реборну сразу не нашли.

В больнице его жалели, и он старался сбежать оттуда поскорее.

Вернуться к своему прОклятому Раю.

Тик-так, тик-так.

И он пытался, пытался напиться, насытиться прикосновениями, редкими взглядами и словами своего репетитора. Он замечал все: каждое малейшее движение, каждый шаг. Как он хмурит брови, когда чем-то недоволен, как прикрывает глаза, наслаждаясь чашечкой утреннего кофе, как низко опускает поля шляпы, когда задумывает очередную гадость в отношении ученика. Он старался показать свои чувства, каждый раз раскрывал свою душу и сердце. Он жил и дышал Реборном, им  были наполнены сны. Так легкий аромат цветов наполняет комнату, и ты уже не сможешь забыть его. Ты сможешь дышать обычным воздухом, но это будет совсем не то.

И пусть слова учителя наполнены ядом, а движения - желанием причинить боль, унизить. После этого Тсунаеши всегда замечал улыбку Реборна, и становилось чуточку легче.

Пусть так. Если ему необходимо для счастья пинать никчемного Тсуну, пусть так. Ученик все перенесет, лишь бы был счастлив учитель.

И все равно больно.

Это было бы похоже на одержимость, если бы Тсуна не знал, что сможет отпустить Реборна. Скорее это была наркотическая зависимость.

И она пропадет через месяц.

Тик-так, тик-так. Реборн. Реборн. Реборн.

Невозможность прикоснуться по-настоящему, запустить пальцы в волосы и провести по линии бровей. Даже нельзя послать такой же полный страсти взгляд, как Бьянки. Это убивало, мучило. Внутренности скручивались в шар, чтобы затем разорваться и вспыхнуть в голове неоновым салютом.

А учитель проходил мимо, недосягаемый и прекрасный, сильный, гордый, независимый, словно эльф из сказки. Словно дикое животное, не подчиняющееся никому. В такие моменты горели кончики пальцев, манили длинные черные ресницы и жгучие глаза.

Хоть бы раз увидеть в них ласку и страсть. Хоть бы раз почувствовать то, что наверняка ощутила Бьянки и другие женщины киллера.

Без него и рядом с  ним дни превратились в мучения, а ночи - в агонию. Тсунаеши казалось, он сгорает заживо в огне, который создал сам.

Реборн, Реборн, Реборн.

Сколько ещё ты будешь мучить меня?

Реборн. Реборн. Реборн.

Тик-так, тик-так.

Тик-так.

***

Всю ночь Реборн размышлял о своем никчемном ученике, вспоминал его слова, все, что делал Тсунаеши. И везде видел двойное дно, пылающий жаждой взгляд. Стоило киллеру отвернуться, как он появлялся снова и внимательно следил за мужчиной.

Дошло до того, что он решил присмотреться к Тсуне.

Несмотря на все улыбки, притворные гримасы, на самом дне ореховых глаз танцевала грусть. Каждый раз Тсуна всматривался так жадно, словно старался насмотреться на всю оставшуюся жизнь.

Так, словно прощался.