Разрисованная мама

Потом Мэриголд, как и обещала, устроила грандиозный поход за покупками. Пользовалась она той самой кредитной карточкой, при одном только взгляде на которую меня каждый раз кидало в дрожь. Мы купили поесть, мы купили выпить — куда больше, на мой взгляд, чем следовало бы, — и еще мы накупили кучу новой одежды: черные джинсы и черную атласную блузку с длинными рукавами для Мэриголд и синие джинсы и такие же джинсовые рубашки Стар и мне. И еще новые ночные рубашки, черную кружевную — для Мэриголд и белые полотняные, отделанные кружевными оборками, — для меня и Стар. Мэриголд даже купила несколько банок с синей и белой краской — освежить нашу спальню, как она сказала. Я пыталась ее отговорить, да куда там!

К тому времени, как мы добрались до дома, Мэриголд буквально с ног валилась от усталости. Сообщив мне об этом, она налила себе выпить. Потом еще. И тут зазвонил телефон. Это была Стар. Мне удалось переброситься с ней всего лишь несколькими словами, потому что Мэриголд тут же выхватила у меня трубку. Она так старалась ничем не выдать себя, что разговаривала каким-то приторно-сладким тоном. А на виске у нее от напряжения даже вздулись вены.

— Хорошо проводишь время, дорогая? Замечательно! Но какая же ты все-таки гадкая — удрала из дома в такую рань и даже ничего не сказала! И сама поехала на вокзал! Не знаю… Надеюсь, Микки встретил тебя на станции? Ну и хорошо. Может, дашь ему на минутку трубку, радость моя?.. Просто хочу узнать, как там у вас дела, во сколько вас обоих ждать завтра. Мы с Дол решили устроить для вас с Микки классную вечеринку! Так ты обещаешь, что Микки тоже приедет, да? Стар? Стар ?!

Сообразив, что Стар бросила трубку, Мэриголд помрачнела и принялась пить рюмку за рюмкой. У меня не было сил бороться с ней, и, вспомнив, что она купила мне новый набор фломастеров и толстенный альбом, я решила порисовать. Сначала я нарисовала себя: в черной бархатной ведьмовской юбке я стояла, окруженная серебряным сиянием, защищавшим меня и придававшим мне особую магическую силу. Потом я снова нарисовала себя — как я иду по дорожке и походя пробую свои колдовские чары на каждом встречном и поперечном, точнее, на тех, кто особенно действовал мне на нервы. После этого я заново нарисовала мисс Хилл — воображение у меня разгулялось вовсю, и поэтому покрывавшие ее татуировки получились даже лучше, чем в первый раз. Потихоньку мое творение стало смахивать на карикатуру. Определенно стоит показать его в понедельник Оливеру, решила я. Может, даже пририсовать еще такие пузырики, как это делают на настоящих карикатурах, когда хотят изобразить речь, сказать Оливеру, что там написать, а он уже сделает это за меня?

Мысли об Оливере заставили меня переключиться, я подобрела — черная магия превратилась в белую, и поэтому на рисунке Оливер вышел куда выше и крепче, чем в жизни. Глаза ему я сделала вроде лучей лазера, так что они запросто пронизывали толстые линзы очков, выжигая все вокруг, словно огнеметы. Подумав немного, я нарисовала ему клевую стрижку, безжалостно обкорнав торчавшие во все стороны непокорные вихры. Получился аккуратный ежик, совершенно преобразивший его лицо.

Потом я нарисовала Стар и тоже придумала ей новую прическу. Невообразимо короткая стрижка «боб» сделала ее неузнаваемой: шея вдруг вытянулась, как у жирафа и стала казаться жутко тощей, а лицо — слишком открытым. По всей коже Стар я разбросала веснушки, а саму ее изобразила толстой и оплывшей, так что вся одежда вдруг разом стала ей мала и ее телеса стали вываливаться из нее, будто тесто из квашни. Она семенила вразвалочку, отчаянно стараясь догнать тощего, как палка, Микки. А он, увидев такое страшилище вместо родной дочери, в ужасе удирал от нее со всех ног. С удовольствием оглядев свое творение, я пририсовала еще слезы и сопли, вперемешку текущие по лицу Стар. И тут ее лицо внезапно показалось мне до ужаса живым — таким живым, что я даже перепугалась. Дрожащими пальцами я выдрала из альбома листок с рисунком и порвала его на мелкие клочки.

Потом я попыталась нарисовать Стар снова, но поняла, что не ручаюсь за себя. Поэтому я переключилась на Мэриголд и тут же почувствовала, что слишком устала, что у меня просто нет сил изображать до мельчайших подробностей все ее татуировки. А без них она выглядела странно, голой — так выглядят иные люди, если застукать их в нижнем белье.

На следующее утро Мэриголд проснулась даже раньше меня. Разбудил меня поднос с горячим завтраком, который она принесла мне в постель. Уставившись на него, я изумленно захлопала глазами. А потом молча воззрилась на Мэриголд. Она стянула волосы на затылке старым шифоновым шарфиком и влезла в такую же старую блузку и заношенные штаны.

— Вставай, соня, кушать подано, — проговорила она. — Нужно позавтракать поплотнее, потому что сегодня нам с тобой предстоит изрядно потрудиться.

— Потрудиться?